Капитан задумчиво побарабанил костяшками пальцев по столу.

– Не вижу, за что зацепиться. Пока не вижу… Хорошо, ты машину водишь? Я имею в виду грузовую.

– Почти любую.

– Шестьдесят шестой?

– С закрытыми глазами.

– Поможешь утром? Нужно сделать ходку на аэродром.

– Во сколько?

– В семь.

– Не рассветёт ещё толком. Как «Ан» садиться будет? Там же поляна наверняка неровная.

– Самолёт уже здесь.

– Так вторник же – завтра, или я что-то путаю?

– Он последний раз не улетал.

– Что-то не так?

– Зона сжимается. Не знаем, когда и почему процесс запустился. Заметили полтора месяца назад. Динамика сжатия быстро прогрессирует. До какой площади зона может уменьшиться – не ясно; в пределе – до точки.

– А может, этих зон несколько?

Капитан усмехнулся:

– Быстро соображаешь. Есть предположение, что какое-то количество подобных или принципиально других точек-зон находится сейчас в неактивированном виде. Как их активировать – это одна задача; а что оттуда полезет – другая. Ладно, это пока неактуальная тема. В общем, оставаться опасно.

– У сжатия есть же какая-то причина?

– Наиболее перспективным сегодня считается направление «Шагреневая кожа». По аналогии с романом. Читал?

– Да.

– Ну вот, есть версия, что на процесс сжатия как-то влияют отношения людей внутри зоны. Вроде как дали им второй шанс, а принципиальных изменений нет. Но всё очень зыбко… Делали замеры структуры поля – ничего. Фауна, флора – вообще зону не замечают.

– Нет сознания?

– Возможно. И границы зоны сейчас всё более чётко очерчиваются: почти без перехода. Ладно, давай!.. И плащ возьми: к утру дождь может быть.

Капитан положил в папку лист бумаги с почеркушками, которые делал при разговоре с Даном, и протянул руку. Даниил снял с вешалки у входа плащ и вышел.

Баба Дуся сидела на лавке и разглядывала фотографии в альбоме с серой картонной обложкой. Ещё два альбома лежали слева от неё, на чисто протёртом кухонном столе.

Дан разулся, прошёл к столу и сел напротив. Женщина, не поднимая головы, гладила рукой чёрно-белые фотографии и чуть заметно улыбалась. Наконец она развернула альбом на сто восемьдесят градусов и придвинула к Дану.

– Узнаёшь?

На снимке были двое: женщина в форме медицинской сестры и молодой, болезненного вида парень в сером халате.

– Это, должно быть, вы с кем-то из больных.

– Это же Федя! Я медсестрой работала. Его под вечер привезли, всего израненного. Не верили, что выживет. Выжил. Я за ним ухаживала. Так и познакомились. Ночи в госпитале длинные, много чего рассказать можно, того, чего днём не расскажешь… Сидели сегодня, вспоминали… Всё наше лучшее уже прошло… Так что мы с Федей остаёмся… Ужинать будешь?

– Я, баба Дуся, зашёл сказать, что ночевать сегодня не приду. Чтоб не волновались.

Женщина согласно покивала головой.

– У неё, Даня, только вид независимый. Внешнее это. Скорлупа. А внутри – ранимая она очень. Ты уж как-то побережнее…

– У вас тут что, вообще всё под микроскопом?

– А не надо никакого микроскопа: весь посёлок гудит.

Дан выдохнул и поднялся.

– Пойду я!..

Баба Дуся, не вставая, сделала едва заметное крестное знамение и пододвинула к себе следующий альбом с фотографиями.

Лена с окаменевшим лицом сидела за столом, сервированным белой посудой с узкой серебряной каёмкой. На стук двери она отреагировала, но головы не повернула. Даниил снял плащ, прошёл к столу и сел напротив девушки.

– Сегодня вечер сплошных визави… Ну, что с тобой?

– Рассказал тебе Николай Фомич историю посёлка?

– Рассказал.

– А из того, что они тут наисследовали, ничем не поделился?

– Поделился.

– И ты… вернулся?!

– Как видишь.

Девушка повернула голову и протяжно посмотрела в глаза Даниилу.