Люпус молча кивнул. Ребе, не отводя от него глаз, произнёс:

– Я согласен.

Затем вытянул ящик стола, достал из него бланк векселя, но, прежде чем начать писать, что-то коротко сказал помощникам – на том самом, неразборчивом, секретном языке. И первым ринулся выполнять его указание утративший вдруг отрешённость Филипп! Он быстро подошёл к сундуку, крепко взялся за скобу и, повернув лицо к Давиду и Мосию, сказал на древнееврейском:

– Никха на яхад![6]

Словно запнувшись, замер на месте Мосий. Растеряно посмотрел на отца Давид. И заметно побледнел за своим столом старый ребе Ицхак.

Филипп, как бы подбадривая, пару раз со звоном дёрнул скобу. Ребе кивнул. Давид и Мосий приблизились, ухватили скобы на втором торце сундука. Натужно выдохнув, носильщики подняли сундук и потащили к неприметным дверям в дальней стене кабинета ребе.

Ицхак сидел, сокрушённо качая головой. Наконец, не глядя на безмолвствующего на своём тронце Люпуса, произнёс:

– В большие, наверное, деньги встал учитель древнееврейского? В глаза бы посмотреть бы этому иудею. – И, с усилием приподняв и опустив плечи, добавил: – Давно я не делал подобных ошибок.

Затем, глухо кашлянув, продолжил:

– Ну, если наша тайна перестала быть тайной, мне выгоднее самому рассказать о подробностях.

Люпус слегка подался вперёд и стал внимательно слушать.

– Мы обрушим суконный рынок, – сказал ребе. – Мы одним разом закупим громадную партию сукна в портовых складах и цейхгаузах. Затем рядом с каждым крупным продавцом сукна в каждом городе мы откроем свои суконные лавки. Молодых родственников и надёжных служек у меня хватит. Да, откроем. И станем продавать сукно по цене более низкой, чем у соседей. Продавцы вынуждены будут так же снизить цену – и мы тут же снизим её ещё больше. Думается, несколько месяцев придётся торговать в полный убыток, покупая сукно в цейхгаузах за пять фунтов за штуку, а продавая за четыре, потом за три, а потом и за два. Вот на это пойдут ваши деньги, а также мои, – сколько сумею собрать.

В это время в кабинет вернулись запыхавшиеся, с покрасневшими лицами носильщики. Филипп скромно занял своё место возле стены. Ицхак же продолжил:

– Когда во всех городах Англии цена на сукно упадёт до жалких пенсов, мы разом скупим его всё – за эти жалкие пенсы. И на складах, и у разорившихся суконных торговцев. И перед осенним сезоном, когда купцам нужно будет закупать тёплую одежду матросам, а военному ведомству – тёплое обмундирование для солдат, мы по всей Англии поднимем цены на сукно гораздо выше обычных. Поторговав зиму – а других торговцев на рынке уже не будет – мы свои затраты вернём, а так же удвоим или утроим. С приятной выгодой для обеих сторон.

– Обрушить суконный рынок, – спокойно проговорил Люпус. – Так-так. Если в финале задуманного предприятия скупить всё сукно в стране, до последней штуки, за сто, скажем, пенсов, и продавать его фунтов за семь или восемь… А в Англии существует запрет на ввоз сукна из Индии и Америки… Тогда вложенная изначально сумма увеличится в… во сколько? – монах обернулся к Филиппу.

– Ребе несколько минут назад сказал Давиду – в пятнадцать раз, – ни секунды не медля, откликнулся казначей, – а может быть, в восемнадцать.

– Но это при исключительно благоприятных обстоятельствах, – грустно заметил Ицхак. – А представьте, сколько мне нужно будет заплатить нескольким сотням своих агентов, арендаторам лавок, продавцам, чиновникам, да и полицейским – ведь разоряемые торговцы будут на моих продавцов нападать. Так что пятьдесят процентов – это весомый доход. Представьте, что ваши четыре сундука с золотом лежат в вашем монастырском подвале, и вдруг через год превращаются в шесть.