Потом, правда, кто-то всё же удалил столь популярный файл. Но не прошло и пяти минут, как его выложили снова, плюс дали ссылки на другие сайты. Я ничего не стала писать, решив, что не стоит ещё больше злить бедного парня. Интересно, он будет искать способ как-то опозорить меня в ответ? Как далеко простираются границы его фантазии?

Но с ним я точно разберусь. Не впервой. А вот что делать с Рисом пока не знаю. С одной стороны, ректор был крайне категоричен, говоря, что я теперь обязана заниматься с его протеже. От того дико хотелось взбрыкнуть, воспротивиться и просто не прийти на назначенное им занятие. Но с другой – мне дико хотелось выплеснуть на этого «ангела» свой негатив. Я даже представила, как он подходит ко мне, дотрагивается до руки… и моя энергия отшвыривает его в стену. Нет, лучше в стекло! И пусть оно обязательно разобьётся, а этот чрезмерно одарённый эмпат вылетит на улицу. И его засыплет острыми осколками.

О, да! Я буду стоять у разбитого окна и медленно выпускать розовый дым, который его так раздражает, а он будет лежать на земле и корчиться в муках…

И тут у меня проснулась совесть.

Почему-то она всегда просыпалась именно тогда, когда не надо. Жалко ей, видите ли, стало несчастного парня, который милостиво согласился мне помочь. А что он ведёт себя нагло, так это, наверное, от нервов, или от недосыпа, или ещё от чего-нибудь. Может, его болезнь какая-нибудь мучает? Зуд, к примеру, или запор. Ведь не может быть плохим тот, о ком все так хорошо отзываются. Вон и ректор его выделяет, и профессор Дальгош ценит. А Мирну он вообще одним видом приводит в восторг.

Кое-как заткнув совесть, после обеда я всё-таки решила отправиться на занятия с Рисом. Попробую. Чего мне стоит? Заодно посмотрю, как он обломается. Ну не верила я, что какой-то студент-второкурсник сможет сделать то, в чём не преуспели признанные специалисты.

Это было слишком… нереально.

***

В большом, обитом мягкими матами зале было настолько тихо, что казалось, будто он находится где-то в пещере или глубоко под толщами воды. И в этом отсутствии звуков Рис чувствовал себя странно неловко. Некомфортно. А на душе становилось особенно гадко и пусто.

А ведь когда-то он любил вот так посидеть в тишине, подумать, отчистить голову от лишних мыслей, закрыть глаза… погрузиться в медитативный транс. Теперь же тишина давила. Окутывала. Убивала. Может, всё дело в том, что тогда, в его другой, свободной жизни тишина ассоциировалась со спокойствием, а потом, после изолятора, суда, приговора стала пугать…

Даже смешно, ведь раньше он был всегда в центре внимания, вокруг него вертелись друзья, соратники, подруги. А теперь он просто раб – тень того человека, которым был когда-то.

И друзей у него больше нет. Те, что были, давно ушли в прошлое. Кто-то предал его, кого-то предал он. Но вот момент Рису было уже не до морали и принципов – его даже собственная жизнь не особенно волновала. Кажется, на момент, когда пришлось сдаться властям, он уже успел несколько раз мысленно погибнуть. И единственным человеком, который тогда оставался рядом, был Алексей Гарский. Если бы не его жизнелюбие и неуёмный оптимизм, Рис бы точно умом тронулся.

Хотя их точно нельзя назвать друзьями. Скорее товарищами по несчастью. Соседями по подвальной камере, где их обоих держали. А ведь Лёшка ещё и получил за компанию. Честно говоря, тогда Рис был уверен, что их убьют, но им всё равно удалось выжить. Они выбрались. Пусть и не победили.

Лёшу после сдачи властям помиловали – да и не сделал он ничего особенно плохого. А вот с Дарисом дела обстояли куда хуже. Его тогда от казни спасло чудо… а точнее публичная просьба отца, брата и нескольких членов Совета. За него поручились представители правящей верхушки Союза, и только это позволило смягчить вынесенный ему смертный приговор.