Беджан смотрит на экран, нависший над его местом голографической панелью. Теперь он не один, ощущение единения с Пророком исчезло по щелчку тумблера. Он не видит лиц и позы сидящих рядом или выше, ему дозволено смотреть только в экран. Пламя, жадное и ненасытное, раздуваемое ветром до бешеного танца, пожирает людей, пожирает цех, реакторы, сжирая бетонные колонны, желая обрушить крышу цеха. По стенам, несущим колоннам, по полу, капая с потолка, течет горящая лава, вгрызаясь, поглощая все на своем пути. Лава не кончается, насосы из соседнего цеха не останавливаются, нагнетая новые порции топлива. Так горели заводы, последние обломки карбоновой эры, как было принято называть в курсе истории. Несовершенное прошлое, через которое без тени сожаления перешагнуло настоящее, смотря только вперед. На самом деле огромные заводы, напоминавшие малые города, продолжали коптить небо, перерабатывая остатки черного золота и природного газа в монополимеры и масла, без которых совершенная действительность не могла существовать.

Заводы горели постоянно. Не всегда дотла, сгорая и забирая с собой в преисподнюю души рабов, заключивших контракт на пожизненную работу. Люди осознанно шли на это, принося в жертву себя ради будущего детей или внуков. После подписания контракта человек терял все права, становясь биороботом, способным работать по двенадцать часов в день. Рабочие требовались всегда, заводы были старые с умершей автоматизацией, и вкладываться в модернизации или ремонт никто не хотел. Оборудование отказывало, реакторы изнашивались, покрываясь язвами, выпуская из себя пары и газы, разливая по цеху едкую жидкость. И с каждым умершим заводом росла котировка переработки, возникал искусственный дефицит на фондовом рынке. В этом новое совершенное время ничем не отличалось от прошлого, переводившего работу в индексы, а смерти в рост котировок.

Заключившие контракт жили не более десяти лет. Их кололи препаратами, снижавшими токсическое отравление, кормили по часам синтезированными сублиматами со стероидами, на время обманывая тело, разлагающееся изнутри. Мужчины и женщины становились похожи, расширяясь от мышц и отеков, не менялся лишь рост. Умирали прямо в цеху, тихо и незаметно уходя в темный угол, находя последний приют в топке электростанции, древнего монстра.

– Вы хотите мне что-то предложить, – Беджан выбрался из воспоминаний, отбросив назад мысли о том, что весь завод и прилегающий город было принято изолировать, закрыть границы зоны оседлости и объявить карантин на 180 дней. Завод было решено бросить, а людей утилизировать. Для этого имелось достаточное количество патогенных вирусов, справлявшихся с переизбытком населения лучше десятка расстрельных отрядов.

– Да. Я хочу предложить вам сделку. Система уже рассчитала, что вероятность вашего ареста в будущем полугодии более 96%. Возможно, у вас остались незакрытые дела, в которых я бы мог помочь, – полицейский говорил тихо, не смотря на Беджана.

– Я должен вас проверить, – ответил Беджан, немного подумав. – Правильно я понимаю, что вы предлагаете контракт на полное использование?

– Все верно. Я знал, что вы все поймете правильно, – ответил полицейский, почти не двигая губами. Он все так же смотрел на игру детей с птицами. Со стороны ни случайный прохожий, ни дальняя камера не смогли бы распознать их разговора. Беджан специально выбирал такие места, где незримое око давало сбой.

– Для кого вы готовы исчезнуть?

– Для внука.

– Но вы понимаете, что он не сможет попасть во второй круг, про первый я не говорю, так как это невозможно. Я вижу это по вашему профилю.