– Так вы про Адама знаете? – Богданова от удивления опять села на диван.

– Не только знаю, но и могу помочь в этом деле, – сказал Хотело и взял Людмилу за руку.

Расставшись с Людмилой, Забодалов шел по бесконечному переходу, раздираемый противоречиями. Для того чтобы как-то систематизировать свои чувства, он пытался на три шага вдыхать и радоваться, что Богданова за него волнуется и переживает, и на три шага выдыхать и расстраиваться, что он не смог ее успокоить и объяснить, что вся эта история – лишь результат его глупой шутки. Во время паузы между вдохом и выдохом он пытался придумать восклицательное предложение, начинающееся словами: «А зато я…» – но ничего конкретного в голову не лезло.

Вдруг из-за угла выскочило что-то очень кудрявое и жизнерадостное.

– Здравствуйте, очень приятно, – сказало оно, и Забодалов понял, что это она. Он вспомнил, что вчера, стоя у проходной, начальник охраны Палочкин предупреждал всех о том, что в больнице на днях будет шастать команда американских журналистов, которым по приказу сверху надо оказывать всяческое содействие во имя разрядки напряженности. Адам для этих целей предложил понизить напряжение с 220 до 120, и идея так понравилась начальнику охраны Палочкину, что он даже записал ее в блокнот и обещал доложить наверх. Тем временем предполагаемая журналистка перестала трясти руку Забодалова и говорить, как ей приятно, и представилась:

– Меня зовут Мэрилин Кекссизюмо.

– М-м-м-м-м? – вопросительно промычал Адам, намекая на последнюю букву в фамилии.

– Не, Кекссизюмо, – медленно проговорила свою фамилию Мэрилин, сексуально округлив рот и сделав паузу в конце.

– А-а-а-а, очень приятно, Адам Нисчемпирожок.

– Я три года изучала русский язык в университете, – вероятно, для солидности уточнила журналистка, – а у вас странная фамилия.

– Ну конечно, – согласился Забодалов, – страннее некуда. Вот хотел недавно поменять на Пирожоксхреном, не разрешили, не бывает, говорят.

– Да, – сочувственно закивала головой Кекссизюмо, – с правами личности у вас в стране пока не все в порядке, но я уверена, что это временные трудности.

– Далеко не в порядке, – пытаясь синхронно с ней кивать головой, сказал Адам, – зато с чувством юмора у нас проблем нет.

– Я уже об этом слышала, но в нашей группе я отвечаю за права человека, а за чувство юмора отвечает Симпсон.

– Гомер? – обрадовался Забодалов.

– Нет, Крис.

– Жаль, но все равно было очень приятно с вами побеседовать.

Адам уже хотел идти, но вдруг как током его пробила замечательная мысль. Он увидел, что по коридору к ним направляется заведующий лабораторией профессор Массовиков, руководящий по совместительству самодеятельным больничным хором. Как большинство людей, не имеющих ни слуха, ни голоса Адам очень любил громко петь и уже давно собирался записаться в это сообщество любителей пения, но сейчас это стало действительно актуально – в больнице все знали о любви начальства к участникам самодеятельности. Можно сказать, что весь коллектив делился по принципу – поет или не поет, и первые всегда имели отпуск летом, бесплатные профсоюзные путевки на курорты и в стародавние времена освобождались от субботников.

– Йес, – сказал Забодалов, радуясь неожиданно пришедшей мысли.

– О, у вас хорошее произношение, – сказала Кекссизюмо, и они оба посмотрели на идущего по коридору Массовикова. Профессор шел не спеша и задумчиво ковырял в ухе разогнутой канцелярской скрепкой.

– Ой, это что он такое делает, – с удивлением спросила Мэрилин.

– А это наш профессор проводит эксперимент по прямому массажу мозга. Уже почти доказано, что производительность повышается в разы, но вам я повторять это не советую…