Конечно, тащиться на другой конец больницы, да еще со стремянкой на плече, страшно не хотелось, но он подходил очень ответственно ко всему, что касалось больных и их проблем, и звать его два раза в отделения никогда не приходилось.

Через пять минут Забодалов стоял посередине рейкинского кабинета и прикидывал, с какой стороны удобней дотянуться до мигающих ламп. Сам Рейкин все время шутил, давал глупые советы и было похоже, что он собирается спросить что-то важное. Забодалова несколько удивило веселое настроение терапевта, и он решил поправить ситуацию.

– Ну как ваши поиски мыши, увенчались успехом? – спросил он.

– А, – махнул рукой Рейкин на минуту потеряв свою веселость, – на следующей неделе повезу на сервис, там будут сиденья снимать…

Когда Рейкин говорил о своих проблемах, на его лице появлялось неподдельное выражение скорби и сострадания к себе любимому, но стоило заговорить о проблемах других, он начинал светиться от удовольствия, и чем серьезней были проблемы, тем радостнее он их обсуждал. Поэтому, когда после непродолжительной скорби терапевт произнес фразу, давно вертевшуюся на языке, по счастливой интонации Забодалов понял, что ничего хорошего это ему не сулит. Рейкин сказал:

– Послушайте, Забодалов, я хочу у вас спросить…

– Я с удовольствием вам отвечу…

– Забодалов, это вы сказали санитару Кудрявому, что от облысения помогает причесываться живым ежиком?

– Да, я, – спокойно ответил Забодалов. – А что, не помогает?

– Вы, знаете ли, недооценили свой артистизм и переоценили чувство юмора Васи Кудрявого. После вашего наставления он неделю бегал по лесу с лопатой, пытаясь откопать из-под снега спящего ежика, а потом написал во все зоопарки мира, не уточнив, правда, для чего ему этот еж нужен. В итоге какие-то юмористы типа вас предложили ему за приличные деньги вступить в какое-то ОБЛЮЕ, ОБщество ЛЮбителей Ежиков, и за это вместо обычного ежа прислали ему какого-то иностранного, больше похожего на крысу с привязанной к спине расческой. В названии и финансовой деятельности общества Забодалов сразу почувствовал руку своего приятеля из зоопарка, у которого он брал скунса. Но это еще не самое главное, – продолжал Рейкин, увеличив счастливое свечение в глазах. – Неделю назад он пришел ко мне, все это рассказал и показал волдыри и прыщи на своей лысине. Я его, конечно, сразу направил к дерматологу, ведь еж неизвестно откуда, карантина наверняка не проходил. «Кстати, – заметил Рейкин хитро прищурившись, – у вас, мне кажется, друг в зоопарке работает…»

– Мой друг – ветеринар, лечит только козлов и к ежам никакого отношения не имеет, – совершенно спокойно ответил Забодалов. – Хороший специалист. Могу дать телефон. Мне кажется, что, когда вы снимете сиденья в своей машине, он вам понадобится.

Рейкин был так расстроен совершенно спокойной реакцией Забодалова на эти новости, что не понял последнего намека и попытался начать свой рассказ сначала, увеличив красочность описания прыщей и волдырей. Забодалов не обратил на это никакого внимания и, уходя, грубо перебил Рейкина.

– Чтобы найти в вашей машине дохлую мышь, посадите туда дохлую кошку и подождите, когда она поймает мышку. А кошку потом будет найти гораздо легче.

– Кстати, Кудрявый уже неделю на больничном и на работу не ходит. Санитаров не хватает, и главврач уже интересовался… – крикнул с уже не скрываемым ехидством Рейкин в след уходящему по коридору Забодалову.

Что хочет увидеть этот терапевт с подслушивающим устройством на шее? Испуг? Растерянность? Прижатые уши загнанного в угол нашкодившего кота, ожидающего наказания? Не дождется. Но не потому, что недостаточно красочно описал прыщавую голову Кудрявого, а потому, что этого просто нет. Было когда-то, а потом пропало. В ситуациях, в которых другие обычно начинают выходить из себя, возвращается самое яркое воспоминание детства – странный клоун из шапито с криво приклеенным носом и большим нарисованным ртом. «Как тебя зовут, мальчик?» – «Адам…» – «Адам? Ха-ха-ха! – смеются одноклассники и все вокруг. – А сколько тебе лет, Адам?» – «Пять тысяч семьсот пятьдесят семь». Все вокруг просто покатываются со смеху. Но их не слышно. Только видно, что они дергаются, периодически набирая в легкие воздух, как при приступе кашля. Так нелепо выглядит смех с выключенным звуком. И в этой тишине: «А откуда ты это знаешь?» Пронзительные зеленые глаза, выглядывающие из-за нелепого красного носа, и вдруг накатившее ощущение тяжести только что озвученных лет. Эта тяжесть – кокон, панцирь, броня.