Нейля сидела под деревом, прислонившись спиной к стволу, и глядела на ослепительные огни далёкого города. Над небоскрёбом офиса Лабсетэк простиралось второе самое больше и длинное проект-панно в мире. Первое, было, конечно, в Москве.

На нём крутилась та же реклама Лабсетэк, которая была на станции АКОСов. Снова показали группу этнически разнообразных учёных: азиат и его супруг, афроамериканка и её супруга, кто-то условно «белый», без пары, но с собакой на поводке. Рядом с ним стоял ярко выраженный тюрок в шапке, напоминающей тюбетейку, подле него расположилась красавица-учёная в очках, её куртка расстёгнута до половины, открывая округлости груди. Все персонажи улыбались и махали руками в рукавицах, стоя на фоне белого здания, утопающего во льдах Антарктиды. Полярное солнце на проект-панно было таким ярким, что на вершине нашего холма стало светло.

– Знаешь, – сказала Нейля, – я всего несколько часов в реальном мире, но уже тошнит от логотипа Лабсетэк. В этой стране вообще есть другие компании?

Я присел рядом:

– Есть, но они зависят от злой корпорации, которую возглавлял твой оригинал.

– Куда смотрит правительственная антимонопольная служба?

– В никуда. Мы, в МСБ, называем Казанскую Народную Республику, «Корпоративная Народная Республика».

– Но кто позволил одной компании управлять всей страной?

– Это разговор о политике, а он тебе не понравится, ведь я выскажу спорную точку зрения.

– Не переживай за мои чувства.

– Ещё при твоей жизни, когда распад Федерации только оформился, вы радовались, что отвоевали свободу у Москвы. А на деле стали базой для расширения деятельности мировых корпораций. В вашу страну ввалили тонны денег и технологий, почти всё – в Лабсетэк. Но делали это не для того, чтобы помочь вам, а чтобы безопасно, вдали от надзорных органов «свободного мира», испытывать технологии, которые на Западе обозначили «этически спорными». Новые импланты, нейрочипы и вакцины, а так же экспериментальные системы гражданских рейтингов испытывали в КНР и похожих на неё республиках, типа Северной Турции. Вы стали добровольцами для испытания всего нового и передового. Некоторые технологии оказались настолько передовыми, что на Западе их не стали внедрять даже после обкатки на вас.

Нейля согласно кивнула:

– Наши элиты полагали, что используют иностранную поддержку для развития экономики и демократии… Хм, сейчас это звучит особенно глупо. Кого интересует демократия, когда половина планеты играет в игру, а вторая половина ждёт своей очереди?

– И это будущее появилось благодаря тебе. Ты протащила техаррацию, как коммерческую технологию генерации игровых вселенных небывалой реалистичности. Не думаю, что тебя заставили сделать это американцы или европейцы.

– Да, мне самой было интересно. Ведь это невероятный прорыв для человечества.

– Кому прорыв, а кому пиз… не очень-то приятно. Люди месяцами лежат в ванной, воняющей диссоциативом.

Нейля толкнула меня локтем:

– Не думай, что я извиняюсь. Я не считаю, что ошиблась.

– Твой злой оригинал тоже думает, что она права.

– Неизвестно, что будет в будущем, – продолжила Нейля. – Но в прошлом техаррация перестала быть наукой и стала частью промышленности. То же самое произойдёт с синтезанами. Эта технология изменит жизнь к лучшему.

– Чем это? – удивился я.

Нейля пылко, как бизнесмен, который продаёт безумный проект осторожным инвесторам, заявила:

– Да хотя бы освоение космоса. Синтезаны сделают его таким же лёгким, как космические миссии в Адам Онлайн. Я уверена, что человечество уже через пару десятилетий выйдет за пределы Солнечной Системы. Понимаешь? Синтезаны и их игровая база превратят Вселенную в игровую локацию. При этом они так же безопасны для жизни людей, как игровые персонажи.