Она оглянулась на окно: ночь не кончалась. Длинная-предлинная ночь в чужом доме. Предметы наполнились особым смыслом, тёмным, тайным; тени от оранжевого абажура тихо качались, плыли на редких дуновениях ветра. И ещё неясный полушелест-полушепот шуршал по комнате, наполняя её смыслом. Не было ничего лишнего, и в то же время не оставалось свободного пустого пространства.

– Что там шуршит, мыши? – пытаясь отыскать в этом раю хоть какие-нибудь порочащие его моменты, спросила завистливая Ева.

– Нет, мыши живут в саду. Это книги переговариваются между собой.

– Книги? Переговариваются?

– Тебе никогда не приходило в голову: книгам, застоявшимся на полке, страшна не пыль, а невостребованность? Невозможность передать то, что они держат в себе. Они от этого болеют и даже могут умереть. Знаешь, бывает так, одно и то же произведение почему-то хорошо читается в какой-то книге. Сладко, вкусно. А возьмёшь другое издание, совсем иное ощущение. Так вот – одна книга живая, начитанная, а вторая – мёртвая. Только буквы и страницы в ней остались. Оболочка. Я, конечно, не могу постоянно перечитывать свою библиотеку, вот мои книги и нашли выход из ситуации. Я уже привык к этому круглосуточному бормотанию, даже и не представляю, как бы жил без него… Здесь вещи воспитанные, но не запуганные. Они меня не боятся, но ничего лишнего себе не позволяют.

Вещи загудели одобрительно, и кресло робко погладило руку Евы подлокотником. Она с ответной нежностью провела ладонью по мягкой накидке, и кресло уютно замурлыкало.

– А я… – сказала вдруг Ева. – Получается, что я – именно такая оболочка, в которой остались только буквы и страницы. Наверное, меня давно не хотели прочитать. Поэтому дух и выветрился. Никаких талантов во мне, никаких надежд. Ничего интересного. Жизнь словно зашла в тупик. Я…

Адам покачал головой:

– Сама же сказала, что тобой просто давно никто не интересовался. Они спят, таланты, и проснутся, как только кто-то откроет тебя.

Она вздохнула:

– Я в этой проклятой электричке к гадалке ехала. Хотела узнать, что мне делать-то. Как из тупика выбраться.

Ева собиралась пожаловаться на Лёлю, которая совсем не понимала её мятущейся души, но тут в дверь робко постучали.

Адам крикнул: «открыто», и в комнату вошла миниатюрная женщина с большими ясными глазами. С первого взгляда она поражала удивительной гармонией, которая присутствовала в ней базисно и изначально. Это было не хорошее воспитание и не способность держать себя, приобретённая муштрой. Сразу чувствовалось: она родилась гармонично естественной. Не делала специально ровным счётом ничего, чтобы расположить к себе, но нравилась с первого же момента. Простое платье на ней смотрелось великолепно, и корзинка для покупок на локте выглядела произведением искусства.

– Извините, что я так поздно, – смущённо произнесла женщина, затем заметила Еву и ещё больше покраснела. – И у вас гости…

– Это моя новая знакомая – Ева, – бодро отрекомендовал Адам. – Жанна, будете с нами пить чай?

Пока Адам вышел за кружкой для гостьи, Ева изо всех попыталась поддержать разговор.

– У вас платье очень замечательное, – начала она, немного стесняясь совершенства новой знакомой.

Но Жанна сразу же трогательно и естественно обрадовалась комплименту:

– Это я сама. Я вообще-то портниха. Рада, что вам понравилось.

– Очень понравилось, – восхищённо выдохнула Ева.

– Жанна у нас в городке нарасхват, – произнёс Адам, вернувшийся с чистой чашкой. И, наливая в неё густой напиток, добавил. – Просто волшебница. Вещи, которые она шьёт, меняют судьбу тех, кто их носит. А, кстати, как вам новый урожай моего сада?