Клод подскочил к небрежно застеленному для ночи дивану (простынь сбита на край, одеяло в пододеяльнике собрано в комок, одежда вокруг постели разбросана в беспорядке), накинул на весь этот разгуляй замызганный клетчатый плед. Лёля, не снимая плаща, осторожно села на край дивана. Клод всё с тем же ясным сиянием в глазах смотрел на неё:

– Давай начнём с того, что мы очень рады друг друга видеть.

Лёля удивилась:

– Ты не находишь это странным?

– Что именно? – горячо затараторил Клод. – Я соскучился, нашёл твой номер телефона и, между прочим, очень волновался, когда его набирал…

– То, что ты пропал неожиданно на черт знает сколько лет, а потом вдруг объявился, как ни в чём не бывало. И ещё ведёшь себя так, будто имеешь на меня какие-то права.

Клод присел рядом с Лёлей, попытался её обнять, в голосе появились игривые нотки:

– А я не имею?

Лёля сбросила с плеча его руку:

– Абсолютно никаких.

Клод погрустнел:

– Лёль, я не… Ты не представляешь.… В общем, я получил тогда предложение, от которого не мог отказаться. И уехал за границу.

Лёля вспомнила тот ужасный год, когда она чуть не покончила с собой от тоски по его запаху и этим сильным, но изящным запястьям, и откровенно произнесла:

– Я бы последовала тогда за тобой на край света. Ты это знал.

– Не мог, пойми, я не мог… – очень тоскливо протянул Клод, и вдруг без всякого перехода зашептал на ухо, едва касаясь губами:

– Можно я тебя поцелую?

Лёля ещё нашла в себе силы отрицательно дёрнуть головой, но вдруг глаза её выхватили из всей картины этого дня чувственные запястья Клода, и её потянуло, закружило, опять перехватило дыхание. Запрет получился совсем не убедительный, и Клод воспринял это как сигнал. Не обращая внимания на её сопротивление, он захватил в капкан рук её талию. Отстраняясь, Лёля открыла шею, и тут же Клод, звериным инстинктом впился в неё губами. Это был последний штрих в его личной картине «Возвращение Лёли». Она позорно капитулировала. Теперь Клод жил везде – вокруг неё, над ней, в ней. Падая в свой малодушный позор, последнее, что слышала Лёля в ватной тишине, это горячий шёпот Клода:

– Только тебя… Только ты… Все это время… Всегда.

Ну, и ещё слышала Лёля, как кровь клокотала в висках.

– Ох, нет, нет, – антиквар проявил необыкновенную для меланхолии обоих близнецов прыть. Он подбежал к Еве и попытался с силой выдернуть шарик из её рук. – Не сегодня, это вообще не для вас, у меня есть кое-что другое.

Но шар с глазом не желал отрываться от Евиной ладони. Он словно намертво прилип к ней, умоляюще вращая тёмным зрачком из-под вцепившихся в него пальцев Альфреда. Антиквар поднатужился, потянул изо всех сил, упёршись другой рукой в стену. Он весь покраснел от напряжения, и Еве стало его жалко.

– Это не я, – виновато прошептала она. – Оно само…

– Вот же, – закричал антиквар, и отпустил шар, который тут же мягко закачался на Евиной ладони. Ещё чуть-чуть, и он бы скатился с неё, если бы девушка не сжала торопливо пальцы.

– Чёртова Зреть, – рыкнул Альфред, метнув в шар взгляд, полный ненависти. – Ну почему у Странника опять не нашлось больше ничего для заклада?!

Антиквар неожиданно быстро успокоился и вытер локтем внезапно вспотевший лоб.

– Ну, раз он так решил, придётся подарить его вам. И вы…Дорогая, вы точно не ведьма? Зреть к кому попало не липнет.

Ева молча покачала головой.

– В ней заключена большая сила, – хмуро кивнул антиквар на шар. – Только не спрашивайте меня – какая. Странник постоянно закладывает его, я избавляюсь, а этот чёртов глаз опять и опять возвращается. И все время Странник сдирает за него три шкуры, уж вы мне поверьте. Втридорога. Но у меня Зреть ни разу не проявила себя. Никак. Валялась бесполезной безделушкой. А тут нате вам, характер показывает…