– Правильно. Значит, я должен стать обвиняемым по делу Уинслейта.

– Вторым?

– Там всё слишком неясно, Джим. Может, вообще всё притянуто за уши. Бывает же, что выясняются новые факты – тут полно всяких вариантов…

– Дело Уинслейта сдано в архив, – отрезал Арнон. – А ты несёшь бред. – Он с трудом старался не сорваться на крик. – Если хочешь покончить самоубийством – выбери способ попроще. Как тебе в голову могло прийти добровольно сесть в тюрьму? В эту тюрьму?

Усилием воли Джим заставил себя разжать пальцы, с силой стискивавшие верхний край стакана. Пожалуй, так можно раздавить его и порезаться. Из колонок доносилась жизнерадостная музыка, за соседним столиком кто-то весело смеялся. Слух Джима едва улавливал эти звуки, настолько они казались неуместными – будто голоса какого-то другого, нездешнего мира.

– Я много размышлял о Лабрисфорте после того, как туда попал Гэб. – Уэсли говорил негромко и спокойно. – И знаешь, что я понял? Это впервые в жизни. Впервые я задумался о том, что совсем рядом находится это странное место, эта тюрьма, про которую всем известно одно: она живёт по каким-то своим особенным законам. Все знают, и все давно стали воспринимать это как часть обычной повседневной жизни. Тебя это не удивляет?

– А почему должно удивлять? Заключённые оттуда не выходят, туда привозят только смертников и пожизненников. Посещения не разрешаются. А тем, кто там работает, наверняка запрещено трепать языком.

– Тебе не кажется, Джим, что людям стоило бы побольше знать о Лабрисфорте?

– Зачем?

«Затем, что вокруг этого места тьма, непроглядная тьма, – подумал Уэсли. – И, может, это помогло бы её немного рассеять».

– Лабрисфорт не значится в списках исправительных учреждений. Официально его как будто и не существует. Но мы-то в курсе, что он существует, правда? Всё это попахивает нарушением прав человека.

– Слушай, Уэс, если начистоту, ты не думаешь, что права некоторых людей стоит нарушать? Тех, например, кто сам нарушил чьи-то права, и сильно нарушил, а? Ты верно заметил: в Лабрисфорт попадают не за хулиганство в пьяном виде.

– Не всё так просто, Джим. В виновности Гэба я всегда сомневался… И потом, если бы пострадала обычная девушка, его, скорее всего, отправили бы не в эту тюрьму.

– Вот и все твои «права человека», – язвительно заметил Арнон. – Ты просто не оставляешь надежды помочь Уинслейту.

– Я же сказал, Джим, Гэбу уже не поможешь.

– Откуда ты можешь это знать?

– Не важно. Предчувствие.

Арнон скептически покачал головой, давая понять, что такое объяснение его не устраивает. И не только оно, а вообще вся эта история.

– Нет, Уэс, ты не понимаешь, о чём просишь. Чтобы я подставил тебя… чтобы я тебя убил – нет, это слишком.

– Я смогу выжить там и найду способ выбраться. Не будь я в себе уверен – не стал бы и заикаться.

– Конечно… Ты в себе уверен – как всегда. Но иногда это здорово мешает, Уэс. Если бы я даже согласился – не представляю, как можно устроить то, о чём ты говоришь. Прямого отношения к расследованию по делу Гэба я никогда не имел. Просто… просто следил за его ходом, пока была возможность…

«И приложил все усилия, чтобы никто не заподозрил, что ты знаком с обвиняемым. Но я не держу на тебя за это зла, Джим. Видит бог, не держу».

– Значит, нет, Джим? – по лицу Арнона Уэсли видел: дальнейший разговор бесполезен.

– Нет, Уэс. Прости. То есть… ты поймёшь – это для твоего же блага. Послушай моего совета: перестань так наплевательски относиться к своей жизни. За три десятка лет пора бы научиться ценить то, что у тебя есть. Ведь это далось не так-то просто, а?

Флэш знал,