САРТР. Тайна сия велика есть. (Декламирует). Великий философ Жан-Поль Сартр пребывал в глубокой задумчивости, когда пустил «голубка». «Симона, – сказал он, – не отчаивайся. Выпущенный в воздух «голубок» – не причина для такой печали. Это превращение Бытия в Ничто». (Обращаясь к КАМЮ, смотрит на него с нежностью). Мне недоставало тебя, Камю.

КАМЮ. И мне недоставало тебя. Вас обоих. Мы же много лет не разговаривали, как друзья. Как давно это было?

САРТР. Время кажется мне все более нереальным. Но ты поступил мужественно, устроив эту встречу.

КАМЮ. Я ее не устраивал. Думал, это ты.

САРТР. Я эту встречу не устраивал. Бобрик, ты устроила эту встречу? Ты знаешь, что я терпеть не могу, когда ты вмешиваешься в мою личную жизнь.

БОВУАР. Я не вмешиваюсь в твою личную жизнь. Я – твоя личная жизнь.

САРТР. Что ж, если ты не устраивала эту встречу, и я не устраивал, и Камю не устраивал, как вышло, что мы встретились в этом довольно паршивом заведении, выбрав вечер, когда дождь льет с такой силой, что благоразумному человеку впору задуматься о строительстве ковчега? Думаете, эта встреча – результат чьей-то шутки? Может, это подстроили чертовы сюрреалисты?

БОВУАР. Какое это имеет значение, раз мы здесь? В свое время мы втроем так много смеялись. По большей части, над гротескной некомпетентностью других писателей. Может, один из них решил повеселиться за наш счет?

КАМЮ. Не имеет значение, что к этому привело. Главное – мы вновь встретились. Мы были такими близкими друзьями. Меня изумило, что ты мог так серьезно воспринять написанное сыном алжирской прачки.

БОВУАР. Мы нигде об этом не упоминали.

САРТР. У нас не было возможности, потому что Камю это делал при каждом удобном случае. К классовым различиям бедные более чувствительны, чем богатые, потому что для бедных оскорбление – все.

БОВУАР. Это тоже сказала я.

САРТР. Ты этого не говорила.

КАМЮ. На самом деле, думаю, это сказал я.

САРТР. Написанное тобой производила на меня огромное впечатление. Я восхищался чувством невероятной спешки, в которой ты, казалось, писал.

КАМЮ. Причина крылась в неопределенности по части моего здоровью. Сегодня я играл в футбол в дождь, получал удары по ногам и голове, но чувствовал себя счастливым и неуязвимым. А назавтра выблевал ведро крови, мне сказали, что у меня туберкулез, и я не могу играть в футбол. Вот я и стал писателем. Я всегда боялся умереть молодым.

САРТР. Все умирают молодыми.

БОВУАР. Ты выглядишь здоровым, как бык.

КАМЮ. Это иллюзия. Как и большая часть того, за чем мы гонимся всю жизнь.

БОВУАР. Сартр провел жизнь, гоняясь за красивыми пустоголовыми молодыми женщинами.

САРТР. Я гонялся за женщинами только потому, что они отказывались гоняться за мной. Уродливым мужчинам приходится прилагать больше усилий. Женщины всегда влюблялись в Камю. Мне, с другой стороны, приходилось сводить на нет их способность к сопротивлению, затягивая в водоворот умного разговора.

БОВУАР. Ваша дружба казалась невероятной. Вы такие разные. Когда Камю расстраивается, он замолкает. Когда Сартр расстраивается, он говорит. И чем сильнее расстраивается, тем больше говорит. Никто не может заставить его заткнуться. Говорит даже во сне. Он единственный человек, который может наставлять и оскорблять, одновременно храпя и пуская газы.

КАМЮ. А что делаешь ты, когда расстроена?

БОВУАР. Когда я расстроена, я пишу.

САРТР. Мы все это делаем.

БОВУАР. Но по разным причинам. Камю пишет, чтобы попытаться найти правильную линию поведения. Ты пишешь, чтобы показать, насколько ты интеллектуально выше всех. Я пишу, чтобы не сойти с ума.