Мама Леночки, так же как и дочь, суетлива, но это хотя бы не выглядит так, будто она тебя боится. Она смотрит тебе в глаза, когда говорит. Она постоянно смеётся, хотя и неискренне. Она любит порядок и везде его наводит. Но она не чувствует себя как дома и постоянно находится в состоянии «ухожу-ухожу».

Вот она на кухне готовит дочке суп и смотрит канал «Россия». Я захожу налить себе чаю и вижу Дмитрия Киселёва, который до меня доводит что-то вроде:

– Обама не будет объявлять России кибервойну, об этом он заявил в минувшую пятницу. Но отметил, что атаковать Россию всё равно надо. Обама добавил, что скоро кровь пойдёт из деревьев, и камни в стенах восстанут против хозяев домов…

– Зачем вы это смотрите? – спрашиваю я.

– Ой, сама не знаю! Я уже ухожу, только картошку дочищу быстренько-быстренько, я вам не сильно помешаю?..

– Но вы же понимаете, что это полный бред?

– Понимаю, но как-то… чтобы в тишине не сидеть, дай, думаю, включу, пусть говорит…

– А чем вам тишина не угодила?

– Ну… если есть телевизор, то почему не включить?

– Хотите, я вам музыку включу?

– Хочу.

На кухне был проигрыватель. Я включил маме Леночки Эллу Фицджеральд. Ей понравилось. Элла Фицджеральд и Леночке нравится. А ещё ей нравится Хью Лори – не только как актёр, но и как музыкант. Когда я заикнулся о том, что у него есть занятные смешные песни, Леночка покривилась и сказала:

– М.

В одно из утр я проснулся в дурном настроении. Просто встал не с той ноги. Проходя мимо кухни, увидел там Леночку, сидящую за столом, и сказал ей:

– Доброе утро, Лена.

А она ничего не ответила. Даже бровью не повела. И мне захотелось избить её. Я готов был загубить свой 27-летний стаж неизбития женщин ради нескольких оглушительных смачных ударов по её красивому челу. Мне захотелось схватить её за каре и ёбнуть об холодильник так, чтобы магнитики разлетелись.

Я подошёл, сел за стол напротив Леночки и сказал:

– Лена, может быть, ты расскажешь, почему ты так сильно ненавидишь меня? Что я такого сделал, что у тебя не поворачивается язык элементарно меня поприветствовать? Что я должен в себе исправить, чтобы получить право быть замеченным? Я хочу знать, с кем я ночую в одних стенах. Ты меня понимаешь?

– Да всё нормально, – сказала Леночка.

Она встала, не глядя на меня, поставила на поднос только что вскипевшую турку с кофе и удалилась. Минутой позже в кухню вбежала мама Леночки с вопросом:

– Где аптечка?!

– Вон в том ящике, а что стряслось?

– Боже, боже!..

– Да что стряслось?

– В этом? Или в том?..

– Да вот же! Что стряслось?

– Леночка обварила себе руку кипятком!

Мама Леночки ушла с бинтом. Я поставил чайник, чтобы заварить иван-чай. Мама Леночки вернулась и устало села за стол.

– Хотите чаю? – спросил я.

– Не откажусь. Только мне немножечко, совсем чуть-чуть, вот прямо самую-самую капелюшечку…

– Знаете, – сказал я, – я не могу выйти на контакт с вашей дочерью уже почти год.

Мама Леночки вздохнула.

– Я не могу выйти с ней на контакт уже двадцать лет. Как тебе такое?

– Но почему?

– Лена росла гиперактивным ребёнком. И разговаривала много – ещё больше, чем я. И в школе на одни пятёрки училась, и в бассейн ходила, прыгала там с вышек, рекорды била… А потом оказалась не в то время не в том месте. Ограбление магазина. Два здоровых лба угрожали ей пистолетами. С тех пор она такая. Я ничего с этим не могу сделать. Думала, хоть мужчина у неё появится, станет получше. Мужчина появился, но она что-то не пылает. Любить, говорит, вроде люблю, но не пылаю…

Мне нечего было сказать.

Назавтра приехал Ленин папа: седой, приятный и не менее словоохотливый, чем мама Леночки. Они каждый день устраивали на кухне семейные обеды, чем никогда мне не мешали. Несмотря на это, Ленины родители всё равно постоянно находились в состоянии «ухожу-ухожу». От этого становилось неловко.