– Алекс ёлку притащил. Огроменную! – сообщает с излишней радостью мама.

– Ну как обычно, – отвечаю и благодарю отца улыбкой, он улыбается мне в ответ, и от удовольствия я даже умудряюсь на пару мгновений забыть об источающем напряжение Эштоне. Он словно высоковольтная линия, напряжён так, что я, кажется, даже слышу гул проходящего по нему тока.

Эштон то и дело мечет свои острые взгляды в сторону отца или пристально всматривается в мою мать. А я – вообще невидимка для него, часть интерьера. Его бокалу с красным вином и то больше внимания досталось в тот вечер, нежели мне.

– Где поставим её в этом году? – мама продолжает тему ёлки, так как ничего нового для общей беседы, видно, ещё не изобрела.

– А давайте в этом году поселим её в гостиной! Мы ведь Рождество там отмечать будем? Или в столовой? – предлагает Алекс.

– Мне столовая больше нравится, тут пространство дружелюбнее, – отвечаю.

– Смотри, – возражает Алекс, – в этом году нас будет больше: Алёша со своей девушкой обещал прийти.

– Пусть сперва продержится хотя бы год с ней! – возмущённо возражаю. – Какой толк знакомиться? Каждый раз новая, я даже имена их не успеваю запоминать!

– Это совершенно нормально, он в поиске, – не сдаёт своих мужских позиций Алекс, жуя салат. Затем добавляет:

– Кроме того, и Эштон в этом году будет с нами. Эштон, ты ведь будешь с нами в Рождество?

И этот вопрос звучит не как вопрос, а как утверждение. Я чувствую очевидную оттепель в отношении Алекса к своему вновь обнаруженному сыну, но об Эштоне этого не скажешь.

– Нет, – заявляет, не задумываясь, – я уже договорился с друзьями.

– Рождество лучше проводить дома, с близкими, ¬– мягко настаивает отец, и слово «близкими» звучит у него как-то по-особенному.

– Нет ничего важнее семьи! – подпевает мама. – Эштон, нам бы очень хотелось, чтобы ты был с нами в Рождественский вечер!

Эштон странно смотрит на неё, буквально затаив дыхание, и я замечаю, что в его взгляде нет той остроты, с какой он обычно глядит на меня или Алекса. Мама кладёт свою руку поверх руки Эштона и добавляет самым своим ласковым голосом, на какой способна:

– Ты не представляешь, как важно, чтобы ты принял нас всех в своё сердце! Самое большое богатство в любви близких, Эштон!

И она гладит его по руке так нежно, что мне даже завидно – со мной она никогда так не разговаривает и уж точно по рученьке не гладит.

– Позволь нам стать твоей семьёй, нам очень этого хочется! – продолжает настаивать мама. – Правда, Сонечка?

Сонечка? Серьёзно? Всегда Соня, Сонь или Софья, ну, в лучшем случае, Софи, а тут вдруг Сонечка!

– Угу, – отвечаю, стараясь поскорее прожевать суши-ролл, от меня ведь ждут в данную секунду выражения вечной любви в адрес Эштона. Просто потому что он – часть семьи!

– Лерусь, дай ребёнку поесть спокойно! – вмешивается Алекс, подмигивая мне с хитрющей улыбкой.

– Эм… Эштон… – проглатываю чёртов ролл, – у нас брат только один и тот вечно где-то лазит по подружкам, так что мы его почти не видим, поэтому знаешь, ещё один бы братик не помешал!

Спустя пару секунд добавляю:

– У нас слишком много тут женской энергии. Мужской не хватает: один Алекс на нас четверых… Это если Эстелу не считать!

Алекс прыскает смехом, мама сдержанно улыбается.

– Эштон, я верю, что ты не откажешь мне… нам! Придёшь же? – настаивает она, ласково приобняв уже его плечи.

– Приду, – неожиданно быстро меняет своё решение «всеми-страстно-желаемый» Эштон, а я, кажется, начинаю его недолюбливать. Ну, или хочу! Недолюбливать…

Dido – White Flag

Эштон не выходит из моей головы. Моя неспособность концентрироваться на насущном так очевидна, что мисс Мэйпл, наш преподаватель английской литературы, даже сделала официальное предположение при всём классе: