Я решила, что его можно перевоспитать, то есть взыграли во мне мамины педагогические принципы.

Но главное – не это. Главное то, что меня приняла квартира. Вот именно в этой квартире я чувствовала себя своей. Мне было там хорошо и комфортно. Я хотела привести ее в порядок и совершенно не боялась трудностей, правильно сообразив, что Рома мне в этом деле не помощник. Мне помогала сама квартира.

Ни разу за все мои мучения с уборкой я не поранилась, ничего не свалилось мне на голову, никакой табурет не подломился подо мной, даже простой царапины я не получила, ни один ноготь не сломала.

Квартира меня берегла и любила, и я платила ей тем же.

После первой уборки начерно я выбросила кое-что совсем уж бесполезное и взялась за Рому.

Я купила ему пару новых клетчатых рубашек, а также белье, подстригла волосы самолично, так как в парикмахерскую он пойти категорически отказался, и навсегда изгнала из его рациона пиццу и гамбургеры.

Рома ворчал, но в конце концов согласился. И признался мне нехотя, что обновленный внешний вид даже помог ему в работе, поскольку теперь заказчики перестали шарахаться от такого чучела.

После Ромы я с новыми силами принялась за квартиру. Очистила бывшую комнату родителей от мусора и приступила к платяному шкафу.

Открыть его помог сосед дядя Вася, который познакомился со мной внизу у подъезда.

Дядя Вася был тихий алкоголик с золотыми руками. После смерти жены он потихоньку опускался все ниже и ниже, но в относительно трезвом состоянии мог сделать что-то полезное.

Дверцы шкафа он открыл без труда, выпустив на свет тучу моли, так что я сложила все, что было в шкафу, в три мусорных мешка, и дядя Вася вынес их на помойку.

Я рассудила, что, если бы было в шкафу что-то ценное, родители Роме бы это не оставили.

После чего дядя Вася вернулся и разобрал шкаф по винтику, да еще и продал дубовые дверцы художнику, который держал мастерскую в соседнем доме на шестом этаже. Дома наши соприкасались, так что из своего большого окна он сделал дверь и мог выйти на крышу. Огородил пространство живописным заборчиком, поставил мангал и два шезлонга и летом прекрасно проводил время в промежутках между живописью. Прямо как на даче. А дверцы Роминого шкафа он расписал цветами и фантастическими птицами и продал одному дизайнеру, тот как раз оформлял новое арт-кафе.

Итак, после того как в комнате стало свободно, я обмела паутину на потолке, вымыла засаленный паркет и в самом углу нашла полочку с книжками. Книжки были детские, порванные, довольно старые, очевидно, в этом доме ничего не выбрасывали.

Мама тоже никогда не выбрасывала книги, говорила, что рука не поднимается, разве только совсем уж устаревшие учебники.

Я просмотрела книжки наскоро, и снова пронзило меня то же странное чувство – дежавю.

Андерсен, «Снежная королева». Я уже видела эту книжку! Причем именно эту – старую, выпущенную задолго до моего рождения. Эти очень знакомые рисунки… вот на картинке девочка и мальчик смотрят друг на друга через открытые окна, а в ящиках цветут розы… Вот Снежная королева велит Каю сложить из ледяных кусочков слово «Вечность», а он совсем синий…

– Чьи книжки, – спросила я Рому, – твои?

– Это старье? – удивился он. – Да еще родительские, наверно…

К тому времени я уже выяснила, что книг Рома не читает. То есть читает в компьютере то, что нужно ему по работе. И еще слушает разные подкасты. Говорила уже, что Рома не совсем серый.

Но в детстве, наверное, все же что-то читал… А сейчас забыл.

Меня же мама приучила к книгам. Она считала, что, если все будут читать бумажную классику, то можно спасти наш Великий и Могучий… ну, про это я уже говорила.