Я подумала бы, что бомж мне примерещился, но купюра из моей руки на самом деле пропала…

Я недоуменно пожала плечами и подошла к той двери, на которую показывал бомж.

Эта дверь, как я уже сказала, была обита заржавленным железом, на котором белой масляной краской одно над другим были выведены два непонятных слова: SATOR AREPO.

Ну да, эти же самые слова повторял тот бомж… но одно из этих слов я уже где-то видела…

Впрочем, сейчас мне не до воспоминаний. Мне нужно как можно скорее уходить из этого двора, пока Ильинична не обнаружила мой побег и не бросилась вдогонку.

Отложив эти размышления на потом, я толкнула дверь, которая открылась на удивление легко.

Я оказалась в подъезде, где был лифт, лестница и еще одна дверь.

На этой двери был электронный замок, но изнутри он открывался простым нажатием кнопки.

Что я и сделала – и тут же оказалась на улице, точнее, в мрачном районе на набережной Обводного канала. Казалось, я перенеслась не только в другой район, но и в другое время, когда в этих местах жили герои Достоевского.

Мимо одна за другой проезжали машины – и я рискнула, подняла руку в понятном каждому жесте.

Конечно, останавливать случайную машину рискованно, но с такси я прошлой ночью тоже влипла, а сейчас все же белый день…

Две машины проехали мимо, третья остановилась – старенькая, не очень чистая.

Я увидела за рулем безобидного пожилого гастарбайтера – и села в машину.

– Куда едем, красавица?

Я недолго думала – и назвала свой адрес. Точнее, Ромин адрес – больше мне деваться было некуда.

На этот раз мы доехали без проблем.

Машина остановилась перед знакомым домом.

Я полезла в карман за кошельком – и случайно мне в руку попался какой-то незнакомый предмет.

Это была металлическая бирка, узенький жетон из серебристого металла. Я этот жетон никогда прежде не видела.

Хотя, впрочем…

Я вспомнила странного бомжа во дворе-колодце, вспомнила, как в его руке что-то блеснуло тусклым серебром…

Выходит, он все же сунул мне в карман свою вещицу…

Я внимательнее взглянула на жетон.

Похожие жетоны носят на шее солдаты в кино, на них обычно выбиты какие-то цифры – личный номер, что ли.

Но на этом жетоне не было цифр, вместо них было выгравировано странное слово: AREPO.

Это было одно из тех слов, которые бормотал бомж. Одно из слов, намалеванных масляной краской на железной двери.

И тут я вспомнила, где еще видела это слово.

Я вспомнила минувшую страшную ночь, вспомнила, как таксист высадил меня посреди промзоны, посреди метели, сквозь которую смутно проглядывала красноватая вывеска. Как огромный красный светящийся глаз затаившегося в метели чудовища.

Я пошла на эту тускло светящуюся вывеску как на единственный признак человеческого присутствия в этом безжизненном, пустом, безлюдном районе, в этой снежной ночи – и когда я подошла достаточно близко, чтобы различить красные светящиеся буквы – я прочла то же самое слово: AREPO.

Сейчас, посчитав, что на свете существует множество необъяснимых вещей, я только пожала плечами.

– Господин! – Финикийский раб, смуглый темноволосый юноша с темными оленьими глазами, торопливо вошел в перистиль и окликнул своего хозяина: – Господин, нужно уходить!

Марк Сульпиций, худощавый патриций с тяжелым подбородком, стоял возле каменной плиты, расчищая ножом проступающую на ней неразборчивую надпись.

Он неохотно оторвался от своего занятия, повернулся к юноше:

– О чем ты говоришь, Памлоний?

– Большая гора дымится! Госпожа Валерия, супруга Клавдия Нумидия, виноторговца, еще вчера говорила, что нас ждет большая беда! Господин, нужно уходить!

– Госпожа Валерия та еще пророчица… – отмахнулся хозяин. – Если верить всему, что она говорит…