Мы с Мариной весь вечер изучали этот вопрос и пришли к выводу, что у мамы или не показательные маркеры, или у неё не рак, а воспаление. Вообще, СА 19-9 в идеале должен подсвечивать наличие или отсутствие злокачественных новообразований поджелудочной железы, к тому же его важно отслеживать в динамике. Ещё вычитала, что хирурги берутся за резекцию новообразования только при значении показателя СА 19-9 меньше двухсот. У мамы маркер как раз соответствует, но её опухоль вросла в сосуды, если верить описанию ростовского КТ. Мы с Мариной сошлись на мнении – есть что поисследовать. Мама насторожилась и ждёт предстоящей биопсии.

2 июля, воскресенье

Весь пакет документов собран. Завтра выдвигаемся тем же составом в диспансер штурмовать онколога с намерением не уходить без его согласия на госпитализацию, иначе до следующего понедельника можно не дотянуть. Мама приехала неделю назад, а уже столько событий произошло. Всё никак не выброшу из головы слова реутовского заведующего…

3 июля, понедельник

С половины одиннадцатого до одиннадцати утра мама и Маргарита Анатольевна провели на приёме у онколога в «МООДе». Пока они сидели в очереди, я бегала по району в поисках типографии, где можно распечатать мамино свидетельство о временной регистрации. В приёмном окне потребовали бумажный экземпляр. В итоге я ничего не нашла, наткнулась на клинику, где мне из жалости напечатали несчастный листочек.

Я снова попросила своих женщин записать разговор на диктофон, чтобы потом послушать и сделать выводы. В течение отведённого времени врач решал больше чужие вопросы, нежели наши, параллельно обсуждая других пациентов с медсестрой. Маргарита Анатольевна потом сказала мне, что у него геймерская мышка и коврик с изображением танка. Куда интереснее стрелять по врагам, чем целиться иглой в онкоклетки.

– Фамилия? – обратился молодой врач спустя пару минут.

– Черных, – ответила мама, и он продолжил общение с медсестрой.

– Со вторника по пятницу она экстренно попала в больницу и пролежала в хирургии, – сказала Маргарита Анатольевна, чтобы заполнить наступившую тишину.

– Зачем? – спросил врач.

– Плохо было, – ответила она. – Рвота девять раз подряд – дочь считала. Потом в обморок упала.

Я слышала за дверью, как врач печатает, но произносимые слова различить не могла и, чтобы не заскучать, изучала пациентов. Упитанный подросток обнимает худую мать, схватившуюся за живот. Стильно одетая девушка в белом парике расхаживает на каблуках туда-сюда по коридору. Старушка с кожными образованиями на лице говорит сама с собой.

– Напомните, во время вашей операции биопсию не стали брать? – спросил врач.

– Нет, побоялись, что начнётся кровотечение, – ответила мама.

– То есть кишку резать и анастомоз ставить они не боялись, а отщипнуть кусочек материала побоялись, – подытожил он.

– Они мне так сказали, хотя планировали брать.

– А зачем вам операцию делали? Желтуха началась?

– Нет, рвота и обезвоживание. Решили, что опухоль мешает проходимости пищи из желудка в кишечник.

Врач стал изучать свежий выписной эпикриз из реутовской больницы. Медсестра периодически оставляла дверь приоткрытой, когда выходила, и я заглядывала в кабинет. По выражениям лиц мамы и Маргариты Анатольевны было сложно понять, как обстоят дела. Мы настроились не покидать это здание, пока маму не госпитализируют для верификации диагноза.

– Ни на одном УЗИ, к сожалению, не видно, откуда брать биопсию, – сказал врач. – Всё равно не понимаю, зачем вам в Новочеркасске сделали операцию. Оснований не было в виде желтухи. Лучше бы они биопсию взяли.