– Соблазн! – повторил он. – Я никогда такого раньше не видел. Я не слышал, молились ли вы сейчас, Мадлена, о здоровье своего сына? Как врач могу сказать, что это чудо, хотя бы медицинское. Но мы должны осторожно относиться к чудесам, дабы не впасть в прелесть.

– Я взывала к Богу, ваше преподобие, – робко отвечала мать.

– Я тоже взывал, но после стольких столетий, проведённых в отречении от Бога, даже самый смелый ангел не дерзает приблизиться к нам грешным. И вдруг – это… Давайте попробуем ещё раз помолиться о здравии отрока!

В эту же минуту Орон закричал:

– Мама, мне больно, мама! Мама, мама, мама… мне больно! Аа-а…

– Сыночек, терпи, терпи, будь, как твой отец, он был настоящий мужчина…

Мадлена зарыдала, смахивая слёзы. С нежностью и любовью она поглаживала Орона по тем местам на бедном его измученном теле, где проходила рана, от ключицы до бедра…

Орон впал в забытьё.

Ему грезились кошмары, какая-то чудовищная сила давила ему на грудь невыносимой тяжестью. Он метался в бреду, пытался вскочить с лежанки, мать и Наставник удерживали его, а он всё кричал, кричал, кричал…

Его тело опухло, из ран сочились сукровица и гной.

Жар испепелял его.

Казалось, мучительный и печальный конец его жизни уже близко.

– Мама, солнце погаснет, мама! Мы горим! Я горю, мама!

Соседские дети, видевшие через порог всё происходящее, разнесли по посёлку весть, что маленький Орон сошёл с ума.

Никто не верил в его выздоровление.

– Простите, Мадлена, что задаю вам этот вопрос: крестили ли вы своего сына?

– Нет, ваше преподобие, мы только собирались… Мы очень бедны, мне так неловко было к вам приходить с пустыми руками…

– Понятно. Давайте сделаем это немедленно. Это мой долг.

Времени на обряд ушло много.

Из заброшенного храма принесли купель, пришли несколько старушек и старый алтарник. По скромному жилищу Мадлены поплыл запах возжигаемых священных благовоний, раздалось пение…

Это потом, спустя несколько веков, в легендах будут рассказывать, что весь посёлок собрался у дома матери Орона на молитву. На самом деле пришли только ближайшие соседи, да и те – в надежде на дармовое угощение.

Но несколько человек молились по-настоящему.

Орона приподняли на руках – мать, Наставник и старый алтарник – и погрузили в купель.

Он умирал.

У него уже не было сил, он был похож на истаявшую от горения свечу. Восково-бледное мальчишеское лицо его отражало последние отблески огненного жара, он чувствовал только муку, невыносимую муку…

И вдруг его овеяла прохлада.

Боль исчезла – и это принесло ему необыкновенное облегчение!

Во тьме он увидел свет.

Неистовая сила, которая беспощадно раздавливала его тело, душила его, исчезла.

Потом боль вернулась, но странное дело – он мог терпеть эту боль, он мог подчинять её себе…

И сейчас снова, как тогда, в детстве, Орон умирал от боли, но мог ей сопротивляться, хотя боль оглушала его, боль его ослепляла, боль его разрывала на части. Он задыхался, он прокусил себе губу и кровь текла по подбородку ему на грудь.

Одна из маячивших перед ним фигур рявкнула:

– Подставку!

Тут же под ногами он ощутил нечто твёрдое, на чём он мог стоять, однако ноги подгибались.

– Врач, укол, обезболить!

Орон видел, как тумане… кто-то подошёл. Самого укола он не почувствовал, но боль прошла. Юноша смог распрямить ноги и встать.

– Я ему дал немного стимулятора и антистраха, время действия восемь минут. А то ведь вы от него ничего и не добьётесь, – с усмешкой сказал Врач.

– Не забывай, что ты, как врач, должен выполнять ещё и функции пытателя и палача!

– Ой, ой, ой… – насмешливо произнёс тот, кто делал укол. – А то вы, командир, не знаете, что врачи после этого уже не врачи. Или, как говорится, хреновые из них врачи. Указ указом, но никто его не соблюдает. Я вообще не понимаю, зачем вы это вспомнили. Вам этого малого жалко? А я официально заявляю, и это будет внесено в запись операции, что задержанный индивид представляет ценность для наших Сил наличием у него идеального здоровья, что, как вы все знаете, практически невозможно уже встретить в наши поганые времена. К тому же за получение части тела с идеальной структурой, а тем более – за живой экземпляр, учреждена награда в 1000 знаков!