– А вот другое дело – когда после тяжёлой службы ты вместе с командиром «песняка задавишь» по случаю «дня части», ну или… звание кому отметить… Вот там и покажи себя, что и служить, и отдыхать умеешь… Там и по душам поговорить без дистанции можно… со своими рацпредложениями. Командир – он ведь тоже мужик, и мужик крепкий, видит, кто чего стоит. А спирт язык-то развязывает и показывает, у кого какое нутро. Сильный – уважение тебе, а если слюни, да сопли, да гниль всякая полезла – то ты потом хоть заслужись, а ходу тебе не будет. Поднимут рюмки за наших «павших», и что ты скажешь тогда? – он поворочался, усаживаясь поудобнее на ящике, посмотрел на меня и, изображая дебильное лицо, судя по всему, копируя меня, ехидным тонким голосом добавил. – «А я не пьюююю».

– Пока стержень в себе не нащупаешь – права не имеешь подчиненных на смерть посылать! Ты понял? – назидательно прорычал он, повысив голос.

Я стоял и улыбался, внимая голимую суть, соль, так сказать, служебного механизма, вынесенную старым служакой невысокого звания через долгие непростые годы службы, и, конечно, в силу молодости и необстрелянности, не воспринимал сказанное всерьёз.

– Учись пить, лейтенант. – рыкнул Семёныч и опрокинул в свою лужёную глотку содержимое предложенной мне ранее кружки. Затем, хмурясь, уставился в потолок, надолго задумавшись о чём-то тревожном и важном, абсолютно потеряв ко мне интерес, закатил глаза и молча съехал на пол между бочками.

Меня подкупала искренность его посыла и очевидное желание донести свою выстраданную правду до ещё незапятнанных лейтенантских мозгов, и было жаль, что я попал на склад лишь к финалу философских бесед.

По прошествии лет, наделав массу ошибок, обломав все имевшиеся в запасе копья о ветряные мельницы армейского абсурда тех злополучных лет, я с улыбкой и теплотой вспоминаю складскую инициацию, устроенную Семёнычем, и по-настоящему жалею, что мало общался с ним.

СЕРЁГА

В отсутствие нормального обеспечения, тем не менее, с самого батальона никто не снимал обязанности хоть как-то обеспечивать вертолётный полк, и «комбат» крутился, по выражению Семёныча, как «пёс в рукомойнике». На нём «висели» и склады, и автопарки, и казармы, и столовые, и свинарники, и бани, и …кочегарки. Ну, как же без кочегарок с вечно чумазыми «гномами» в суровые Магдагачинские минус тридцать пять, сорок по Цельсию? Трубы постоянно перемерзали, радиаторы отопления щерились ледяными зубами, электродвижки горели, а на зубах скрипела сажа…

Вместо боевой и политической подготовки между караулами и авралами комбат частенько откомандировывал меня на военном КАМАЗе, гружёном кучей перегоревших электродвигателей, в легендарный таёжный городок под названием Зея.

Городок расположен у южных склонов хребта Тукурингра на берегу одноимённой реки. Он знаменит циклопическим сооружением, которым заперли таёжную красавицу в объятиях горного хребта, сотворив бескрайнее Зейское водохранилище.

Зейскую ГЭС ещё с 60-х строили всей страной в течение 20 лет, и у меня захватывало дух от масштабности проекта и гордости, когда я озирал покорённые горные кручи и бескрайние таёжные просторы со 110 метровой высоты водосбросной стенки.

Уму непостижимо, как впоследствии могла небольшая кучка рыночных умников присвоить себе труды тысяч и тысяч самоотверженных первопроходцев, геологов, маркшейдеров, буровиков, бетонщиков, водителей и строителей различных специальностей советской эпохи, трудившихся во славу Родины и трудового народа.

Население городка в основном составляли люди, приехавшие в своё время на строительство ГЭС, геологи, золотодобытчики и работники леспромхозов. Люди грамотные, открытые и решительные. Суровые условия жизни выковали свои законы и правила взаимоотношений, основанные на взаимовыручке и не прощающие подлость. Так или иначе, деятельность жителей городка была связана с тайгой, в связи с чем почти у каждого имелся «ствол», а то и не один. От этих крепких и сильных людей так и веяло духом первооткрывателей из рассказов Джека Лондона.