Ей потребовалось больше недели, чтобы набраться храбрости и выяснить, на месте ли убежище. Она пошла по тропинке вокруг местного озерца, убеждая себя, что ей не нужно с нее сходить, обещая себе, что ответвляющейся тропки, скорее всего, уже нет. Это было так давно. Мир меняется, прогресс пришел даже в эти места, о которых время словно бы позабыло. Ее путь вдоль озера ничем не отличается от обычной вечерней прогулки, рассуждала она. Но глаза уже предавали ее, с какой-то надеждой обшаривая траву в поисках тропинки. Она вдруг сообразила, что ей нужно туда вернуться.

Тем вечером она чувствовала себя путешественницей во времени. С каждым шагом она становилась все ближе к той юной девушке, которой некогда была. И к ней вернулось и другое ощущение: будущее – это то, к чему нужно стремиться, что хорошие события и эмоции возможны. Тут, на этой утоптанной тропинке, она была моложе, ярче, невиннее. Она еще не знает, что жизнь может оборваться с появлением черных внедорожников с агентами в темных костюмах и солнцезащитных очках, что кто-то, кого ты любишь, может лгать тебе так полно, что все, ради чего ты трудилась, может превратиться в дым, точно кто-то чиркнул спичкой и поджег все это.

Сходя с проторенной тропы на менее утоптанную, которая начиналась именно там, где она помнила, Дженси снова почувствовала себя особенной. Она была девушкой, способной на все. Предпоследний класс, и ее выбрали в совет школы, а потом – как бы ни было это невероятно – королевой бала. Она снова стала той девушкой, которая еще не знала, что на следующий день начнут появляться сердечки. Это тропа была ее зазеркальем, ее платяным шкафом, ее дорогой из желтого кирпича.

Дженси продиралась сквозь кусты и ежевику, колючки и шипы силились ужалить ее голени и лодыжки, но она почти не замечала боли. Забираясь все глубже в лес, она осматривала каждый уголочек. Когда начали закрадываться сомнения, а безопасно ли тут, она их прогнала, полностью погрузившись в воспоминания о прошлых вылазках сюда; о том, каково быть тут, о том, с кем она тут встречалась, и о том, что они говорили друг другу. То были мечты и шепотки, ссоры и компромиссы, правда и ложь. Тогда она была самой собой с ним. Но было ли то тенью ее настоящего Я или более осмысленная версия? Прибавляет ли жизнь что-то к тому, чем мы являемся в шестнадцать лет, или отнимает?

Тропинка привела ее к округлой полянке, где деревья по периметру встретили ее, как старые друзья, их ветви махали ей, как будто они все эти годы ждали ее неизбежного возвращения. Дуновение легкого ветерка в их ветвях прозвучало вздохом облегчения. Она проскользнула между стволов, чтобы вступить в иной мир, в мирок убежища, куда она когда-то столько раз сбегала. Они утверждали, дескать, это их мир, ее и Ивретта. Он существовал только для них, и, что бы ни случилось, они всегда могли вернуться сюда, тут спрятаться. Дженси покрутилась на месте, обхватив себя руками, и запрокинула голову посмотреть на клочок неба, видимый из центра, остальное же скрывали листья.

Именно за это они любили это место – за то, что чувствовали себя тут как в потайном коконе. В то время, когда у них не было собственного пространства, именно в этом они нуждались: убежище, чтобы ускользнуть из поля зрения, затаиться и исчезнуть вместе. В этом пространстве они могли делать (и делали) все, что хотели. Она столько раз лгала своим родителям. Дескать, она идет к Брайт, в кино, на вечеринку, в библиотеку. Но приходила она сюда. Только в этом месте она всегда, всегда, всегда чувствовала себя в безопасности. А потом безопасности уже не было нигде.