Морозов обнял Машу и сказал:
– Непременно уцелею. Обещаю. Даже если это будет последнее желание, которое выполнит твой Дед Мороз.
25 декабря 1916 года
Из истории
1916 год стал третьим годом большой войны. Войны, которая измучила всех: солдат, офицеров, крестьян, помещиков. Всем очень хотелось вернуться к нормальной мирной жизни.
Вернее, почти всем. Самые главные – цари, кайзеры, премьер-министры – не собирались останавливать бойню. Почему? Это отдельный сложный вопрос, не будем сейчас в нём разбираться.
Просто представьте себе страну, которая вся покрыта ранами, сильно разрушена, утыкана свежими крестами на могилах. Представили? Вот такой и была Россия на рубеже 1916 и 1917 годов.
Поручик Морозов сменился с дежурства и забился в самое тёплое место на бронепоезде – в кабину машиниста. Поезд постоянно держали под парами, поэтому тут было и тепло, и кипяток, и приятный собеседник – машинист Пахомов.
Правда, в тот вечер Морозов говорливого Пахомова не застал – у топки дежурил худенький мальчишка в тужурке. При входе поручика он вскочил и стал смирно.
– Ты чего? – удивился Сергей Иванович. – Не на параде, чай. Кстати, чайком угостишь?
Мальчишка принялся суетливо орудовать чайником, бросая на Морозова восхищённые взгляды.
Сергей Иванович решил не обращать внимания на странного юнца, сел у печки, расстегнул шинель, сбросил перчатки, протянул к теплу онемевшие пальцы.
– Скажите, – наконец осмелился подать голос мальчишка, протягивая кружку с кипятком, – а чтобы Георгия получить, какой подвиг надо совершить?
«Вот он чего, – Морозов непроизвольно бросил взгляд на Георгиевский крест на своей груди, – в героя поиграть захотелось».
– Кому как, – сказал Сергей Иванович, – я просто паровоз чисто надраил перед приездом его величества.
«…а вместо его величества, – прибавил он мысленно, – прилетел германский аэроплан и сбросил пару бомб. Так что пришлось из соседнего санитарного раненых в парадной шинели таскать».
Мальчик посмотрел разочарованно, но зато хоть разговорился. Выяснилось, что он выпускник реального училища, на фронт пошёл добровольцем.
– Я год в метрике исправил, чтобы взяли! – сказал мальчишка и задрал нос.
– Ты никак гордишься этим? – усмехнулся Морозов. – И дурак. Глупостью гордятся только дураки.
– Ничего не дурак, – надулся мальчик, – на войне настоящая жизнь!
– На войне – настоящая смерть. А жизнь… она там, в городах. Сегодня праздник, помнишь хоть?
Вконец обидевшийся мальчишка только плечом пожал. А Морозов улыбнулся и начал рассказывать:
– Не так давно я на Рождество был у приятеля. У него шары на ёлке были – как хрусталь! Тонкие. Переливчатые. Лёгкие. У нас таких делать не умеют…
И Сергей Иванович вдруг принялся рассказывать бывшему реалисту о ёлках, о подарках, даже о Деде Морозе упомянул – только не признался, кто был этим Дедом.
– …а потом дети весь год ёлку ждали. А ты говоришь… – Морозов повернулся к мальчику и замолчал.
Его слушатель не только ничего не говорил, но даже уже и не слушал – спал, свернувшись в клубок, и улыбался такой хорошей улыбкой, какой совсем не место на войне. Вернее, войне нечего делать там, где есть такая улыбка.
– Хорошо рассказываешь, – раздался голос Главного Птёрка из кармана шинели, – даже я заслушался.
Поручик строго смотрел, как птёрк выбирается наружу, но отвечать не спешил.
– Только одно перепутал, – продолжил птёрк, – наши уже тоже такие тонкие шары научились дуть. Пленные немцы научили.
Сергей Иванович молчал.
– А ты когда за дело возьмёшься? – перешёл в атаку Главный Птёрк.
– Моё дело, – сухо ответил Морозов, – поддерживать бронепоезд в боевом состоянии.