но с этим страхом не борюсь.
Я понимаю – этот страх
и есть любовь. Его лелею,
хотя лелеять не умею,
своей любви небрежный страж.
Я страхом этим взят в кольцо.
Мгновенья эти – знаю – кратки,
и для меня исчезнут краски,
когда зайдет твое лицо…
1960
Заклинание
Весенней ночью думай обо мне
и летней ночью думай обо мне,
осенней ночью думай обо мне
и зимней ночью думай обо мне.
Пусть я не там с тобой, а где-то вне,
такой далекий, как в другой стране, —
на длинной и прохладной простыне
покойся, словно в море на спине,
отдавшись мягкой медленной волне,
со мной, как с морем, вся наедине.
Я не хочу, чтоб думала ты днем.
Пусть день перевернет все кверху дном,
окурит дымом и зальет вином,
заставит думать о совсем ином.
О чем захочешь, можешь думать днем,
а ночью – только обо мне одном.
Услышь сквозь паровозные свистки,
сквозь ветер, тучи рвущий на куски,
как надо мне, попавшему в тиски,
чтоб в комнате, где стены так узки,
ты жмурилась от счастья и тоски,
до боли сжав ладонями виски.
Молю тебя – в тишайшей тишине,
или под дождь, шумящий в вышине,
или под снег, мерцающий в окне,
уже во сне и все же не во сне —
весенней ночью думай обо мне
и летней ночью думай обо мне,
осенней ночью думай обо мне
и зимней ночью думай обо мне.
1960
Песня Сольвейг
Лежу, зажмурившись,
в пустынном номере,
а боль горчайшая,
а боль сладчайшая.
Меня, наверное,
внизу там поняли —
ну не иначе же,
ну не случайно же.
Оттуда, снизу,
дыханьем сосен
из окон
маленького ресторана
восходит,
вздрагивая,
песня Сольвейг.
Восходит призрачно,
восходит странно.
Она из снега,
она из солнца.
Не прекращайте —
прошу я очень!
Всю ночь играйте мне
песню Сольвейг.
Все мои ночи!
Все мои ночи!
Она из снега…
Она из солнца…
Пусть неумело
и пусть несмело
всю жизнь играют мне
песню Сольвейг —
ведь даже лучше,
что неумело.
Когда умру я, —
а ведь умру я,
а ведь умру я —
уж так придется,
с такой застенчивостью
себя даруя,
пусть и под землю
она пробьется.
Она из снега…
Она из солнца…
Пусть, заглушая все взрывы,
бури,
всю смерть играют мне
песню Сольвейг,
но это смертью
уже не будет.
1960, Тбилиси
«Мне говорят…»
Мне говорят —
ты смелый человек.
Неправда.
Никогда я не был смелым.
Считал я просто недостойным делом
унизиться до трусости коллег.
Устоев никаких не потрясал.
Смеялся просто над фальшивым,
дутым.
Писал стихи.
Доносов не писал.
И говорить старался все, что думал.
Да,
защищал талантливых людей.
Клеймил бездарных,
лезущих в писатели.
Но делать это, в общем, обязательно,
а мне твердят о смелости моей.
О, вспомнят с чувством горького стыда
потомки наши,
расправляясь с мерзостью,
то время
очень странное,
когда
простую честность
называли смелостью!
1960
«Людей неинтересных в мире нет…»
С. Преображенскому
Людей неинтересных в мире нет.
Их судьбы – как истории планет.
У каждой все особое, свое,
и нет планет, похожих на нее.
А если кто-то незаметно жил