Ба! Михейше это нокаут. А он хотел только гипотетически посоветовать, а вовсе не обязывать. Нарвался на несусветнейшую резкость.

– Представляете ли, – распаляется Фритьофф, – он их хворостиной сечет, а ежелив никто не лицезрит, то может и пнуть ни за что. Верьте мне. Я собственными глазами соизволил видеть. А свинья – тварь благороднейшая. Их, к величайшему сожалению, только за отбивные и за сало любят… ну, может, еще и за щетину и… и сапожки из их кожи крепкие. А они ведь еще умны, неприхотливы и талантливы. Et en français sera bientôt parler24. Ей—ей. Неужто не верите? Послушайте как звучат ихние «хрю—хрю», совсем необыкновенно, не по—нашенски. Вы только прислушайтесь, прислушайтесь. А хотите к графинюшке Марфе Анатольевне сейчас вас отведу?

Михейша не захотел к графинюшке. Рожа у нее просит кирпича. И лягается не свиньей, а кобылой. Какой, интересно, чум—травой ее кормят, чтобы так лягаться?

– Не хотите? Дело ваше.

Фритьофф наклонил голову и даже шевеление шеей прекратил. Вздернулись брови и упал на глаза шмот волос с темени. Это означало величайшую степень гнева и конец разговора с непутевым отроком.

Свиньи Макара Дементьевича одеты в военные кафтаны Петровской эпохи, а дамочки с детишками разнаряжены в короткие и длинные платьица с кружевными оборками. У наиглавнейшего хряка – добротные генерал—майорские погоны. В его армии – воспитательно экспериментальном колледже – имеются офицеры, фельдъегеря и ни одного рядового чина. Все имеют громкие и подобающие статям имена. А тут такое!

Если бы Фритьофф, не дай бог, узнал бы, что на одном из заблудшим в соседний двор в поисках бодрой самки генерал—майоре катался и пришпоривал в детстве Михейша, то дело бы кончилось не так миролюбиво. Михейша – справедливости ради стоит сказать – на тех скачках пострадал шибче скакуна. Генерал—майор, позорно стремясь обратно, на полном галопе прошмыгнул в собачью дыру ограды, а Михейша аж целую секунду пребывал в звании человека—лепешки, целуя замшелую доску. Ах, сколько звезд увидел в заборе! Век не сосчитать. А сколько занозистых комет—планет снял с лица!

Возвращаясь к лингвистическим и прочим ремеслам, связанным с написанием букв, следует сказать, что свои главные секреты Михейша хранил надежно.

На небольшом, зато собственном, опыте дешифровки, основанной на статистике повторов букв, слогов, суффиксов и предлогов, а также зная несколько элементарных французских криминалистических изысков, Михейша вывел собственное логическое правило: чем больше текста, тем его способ быстрее срабатывает. Речь не идет о других способах тайной передачи сведений, где в качестве подложки используется книга—ключ. Такой текст, если не знать и не иметь такой книги, однозначно не расшифровывается.

Текст до ста букв простой линейки рискует быть нерасшифрованным никогда.

Тысяча значков—букв с не годящимися для любой тайнописи пропусками в ста процентах расшифровываются. Без пробелов – только лишь удлиняют опознавательское время.

Пару тысяч значков Михейша без всяких мудреных приборов разгадывает за три часа, причем два уходят на подсчет и составление логических таблиц, сорок пять минут на перепись набело с легкими уточнениями. А последняя четверть посвящается на свободное, приятное чтение, уже вальяжно закинув ногу на ногу, и непременно с пустой бабкиной трубкой во рту для полного сходства с мистером Ш.Х.

Возвращаясь к старому деянию, следует сказать нижеследующее. До Михейши тот текст, осевший в подвальном сейфе далекого, старинного, опального зауральского города, не могли, или не особенно старались, дешифровать лет триста.