– Клев вечерний! – заметили рыбаки.

– Шикарный клев!

– Не положено так сразу, можно только на девять дней говеть.

– Долго ждать. Давайте сейчас.

– Может забросить удочки, а поутру снять?

Забросили. Но тут же начался дикий клев, выдергивание рыб и снимание их с крючка; и пацанов было уже от воды не оттащить.

Дети готовы были дрожать хоть до утра, щупать скользких пескарей с их смешно шевелящимися ротиками—воронками, и слушать—слушать, пуча в темноту и в угли глаза, черные—пречерные Михейшины и Ленкины бытовые россказни и кладбищенские байки, где полно бесов, ведьм и нечистых.

Катька тоже внесла лепту, рассказав про бешенную корову и как к ней на рога наделся далекий и гордый испанский тореро. У тореро была жена, которая с горя, или сойдя с ума, переоделась в юношу и тоже стала торерой. Первой среди всех женщин Испании.

Михейше Катькина история понравилась и он решил когда—нибудь написать про этого бедного тореро книжку с картинками и вставить туда побольше эпизодов про любовь.

Толик периодически падал, поднимался и снова седлал лопату.

В его отрывочном сне, будто из понатыканных на каждом шагу паноптикумов тянулись окровавленные, обмотанные червяками и объеденные пескарями руки.

А для других – бодрствующих – чудилось как с их чердаков и подполий этой же ночью вымахнут вампиры с двухметровым размахом крыльев, а из—под карнизов разом выпадут и затмят звездное небо несчетные стаи летучих мышей.

– Всем домой! – кричали со дворов.

Округу заплетал ворчливый лай собак, в дрянную музыку эту вслушивался разбуженный соседский бычок и добавлял недовольных басов.

Толпа малоростков рассыпалась радостная и впрок возбужденная замечательным вечером, проведенном по всем похоронным правилам.

Откланивались за воротами.

Попрощалась наконец—то по человечески угрюмая Катька. Пожелала доброй ночи без вампиров и ведьм. Застала момент, когда спящий на ходу Толька чисто по заведенной привычке, игриво и для добавления прощального кайфа дернул легко одетую сеструху Олю—Кузнечика за раздутые пуфиком трусы, отчего в темноте высветилась белая полоска сочной Олькиной мякоти.

Ребята – из тех, кто заметил – засмеялись.

Девчонки возмутились. Больше всех Катька. Кузнечик взбрыкнул, отпустил кому надо затрещину и, не попрощавшись как положено, умчал к дому. На то она и Оля—Кузнечик, а не Оля—простокваша.

Михейша поутру расставит виноватых по заслугам. Он заранее придумал Толику кару: Толик будет завтра… шкурить калитку рашпилем, а потом мохрить ее щеткой до состояния дикобраза. Во!

Тишина. На крыльце перешептывались взрослые. В верхних окнах попеременке зажигались ночники. Бабка докуривала перед сном трубку и выговаривала что—то тихо— претихо маме Марии. Дед Федот прикрывал ставенку от прокрадывания в спальню ночной свежести.

Испортили почин: «Не надо баню тут городить, ночью испаримся!»

Вот так тебе и самый главный генерал!

***

Души погибших цыплят довольны. Редко кто из отряда куриноголовых так славно заканчивал жизнь!

1914 год.

28 июня в Сараево сербским террористом убит наследник австро—венгерского престола эрцгерцог Франц Фердинанд…

1 июля в России объявлена всеобщая мобилизация.

1 августа германский посол в России вручил российскому министру иностранных дел ноту с объявлением войны.

…На следующий день после вступления России в войну на Дворцовой площади собрались тысячи людей, чтобы поприветствовать Николая II. Император поклялся на Евангелии, что не подпишет мира, пока хоть один враг будет находиться на русской земле, а затем появился перед народом на балконе Зимнего дворца.