– Ишь ты, какой, однако, шустрый! – улыбнулся в рыжие от махорки усы Игнат. – Гляжу я, чой-то случилось у тебя? Вон какой бледный. Ну, выкладывай. А то, как будто испугал тебя кто!

– Я, дядя Игнат, только что лешего видел! Вот не сойти мне с места, видел! Он, окаянный, из-под моста как сиганул! И кровавой своей мордой в мою сторону повернулся, глазами зыркнул2 так, что у меня чуть сердце не выскочило. Испугался я, страсть как! А он в тайгу побёг!

– Вот тебе и раз? Леший, говоришь? – с совершенно серьёзным лицом произнёс Игнат. – Ну а как выглядел-то этот самый леший? Страшный, наверное?

–Ужасть какой страшный, дядя Игнат! Шерсть на нём длинная и коричневая, голова огромная, морда зубастая и вся в крови. Уши торчком, такие маленькие. Бегает на четвереньках, а хвост … Хвоста и нет почти! Наверное, черти оторвали?

– Да, страсть3… – протянул Игнат. – Как же ты его в бегство обратил?

– А я каменюку огромную с моста бросил, а он под опорами сидел. Неужели караулил кого-то? – от этой мысли Василий на секунду онемел, но взял себя в руки и продолжил. – Камень как об берег бахнул, он и испугался! Дядя Игнат, а что, лешие тоже могут пугаться?

– Могут, малец, они всё могут. Только вот что я тебе скажу – не леший это был! А знаешь кто?

– Кто? – почти шёпотом произнёс Вася. – Неужели сам чёрт?

–Нет! – Игнат улыбнулся. – Был это, Василий, медведь! Наверное, большой. Ты медведей-то раньше видел живьём?

– Не видел, но… – Мальчик не мог поверить. – У него же морда вся кровавая была! Сожрал уже кого-то, загубил душу християнскую!

– И не людей он жрал, а малину! – с убеждением произнёс Игнат. – Вон, глянь-ко под мост. Сколько там малинника. Этот стервец уже не в первый раз сюда наведывается. Нравится ему спелая ягода-то. А до людей он мирный. Кстати, а ты знаешь, что от сильного испуга медведи животом страдают. Верная примета, что это не леший. Пойдём, глянем.

Он слез с телеги, помог спрыгнуть Васе и, держа его за руку, спустился с моста на берег Утулика. От того места на прибрежных камнях, где мальчик видел медведя, прямиком в сторону ближайшей сопки тянулось пунктирной линией по песку и валунам содержимое желудка Потапыча.

– Вот видишь! Мишка это был, – улыбнулся Игнат, – обычный лесной житель, только большой сластёна! А ты его напугал. Такой маленький, такого большого и страшного.

– Да я и то сразу подумал, ну не может быть леший такой! – Уже совсем оправившийся от пережитого страха Василий выпятил грудь и гордо посмотрел на Игната. – А здорово я его камнем, дядя Игнат!

Он представил, как сегодня будет рассказывать о происшествии родным и мальчишкам в деревне. И как все будут смотреть на него, кто с гордостью, кто с завистью.

– Ну ладно, дядя Игнат, поехали, а то тятя ждёт. Голодный, небось.

Вася запрыгнул в телегу и, прижимая к груди узелок с едой, вопросительно посмотрел на прятавшего улыбку Игната.

Она живая!

– Вась, а Вась! Ну, Васька же! Выгляни в окно… – послышался громкий шёпот с улицы.

Вася протёр глаза, сладко потянулся и выскочил из-под одеяла. Утренний, неяркий, розоватый солнечный свет заливал комнату. По полу от кровати в сторону окна пролегла солнечная дорожка. Мальчик накинул рубашку, на цыпочках пошёл по этой дорожке прямо к приоткрытому матерью окну.

Внизу у завалинки стоял его лучший дружок Прошка и нервно теребил в руках картуз.

Увидев Васю, Прошка сделал огромные глаза и почему-то по-прежнему тихо произнёс: «Ты слышал? Алёнка пропала!».

Алёнка, четырёхлетняя сестра их приятеля Ваньки, жившего на другом конце села, частенько участвовала в их играх и проказах.