Бригада обсуждает лагерные дела – что-то необычное происходит в зоне: режут стукачей. Такого еще не бывало.

Во время обеда Шухову удается «закосить» две лишних порции на бригаду. Одну Павло отдает Буйновскому, другую съедает Иван Денисович. Фетюков бродит по столовой, высматривая, не оставил ли кто-нибудь из зэков в миске овсяной каши, чтобы вылизать посуду. «Шакалить Фетюков всегда мастак, а закосить бы смелости не хватило». Шухов относит в контору Цезарю его кашу. Цезарь спорит с каторжанином-двадцатилетником Х-123 об искусстве, вспоминает фильм Эйзенштейна «Иоанн Грозный». Х-123 имеет вполне определенное мнение об этих фильмах: «И потом же гнуснейшая политическая идея – оправдание единоличной тирании». Цезарь же не соглашается с оппонентом, говорит о том, как сделан фильм, о том, что искусство это вообще не что, а как. Шухов стоял, слушал «образованный разговор», в конце концов откашлялся, чтобы обратить на себя внимание, и «Цезарь оборотился, руку протянул за кашей, на Шухова и не посмотрел, будто каша сама приехала по воздуху».

После обеда работа пошла споро, кладка стены даже увлекает бригадников. Бригадир сам встает четвертым каменщиком, и тогда Павло заявляет: «Як вы сами класть, так я сам – раствор робыть! А подывымось, кто бильш наробэ! А дэ тут найдлинниша лопата!» Т.е. в бригаде начинается что-то вроде соревнования. Шухов – признанный мастер, отличный каменщик, работа у него спорится, он кладет кирпичи не только быстро, но и аккуратно. «И не видел больше Шухов ни озора дальнего, где солнце блеснило по снегу, ни как по зоне разбредались из обогревалок работяги – кто ямки долбать, с утра не додолбанные, кто арматуру крепить, кто стропила поднимать на мастерских. Шухов видел только стену свою – от развязки слева, где кладка поднималась ступеньками выше пояса, и направо до угла, где сходилась его стена и кильдигсова <…> Шухов и другие каменщики перестали чувствовать мороз. От быстрой захватывающей работы прошел по ним сперва первый жарок – тот жарок, от которого под бушлатом, под телогрейкой, под верхней и нижней рубахами мокреет. Но они ни на миг не останавливались и гнали кладку дальше и дальше. И часом спустя пробил их второй жарок – тот, от которого пот высыхает. В ноги их мороз не брал, это главное, а остальное ничто, ни ветерок легкий, потягивающий – не могли их мыслей отвлечь от кладки <…>

Бригадир от поры до поры крикнет: «Раство-ру!» И Шухов свое: «Раство-ру!» Кто работу крепко тянет, тот над соседями тоже вроде бригадира становится. Шухову надо не отстать от той пары, он сейчас и брата родного по трапу с носилками загонял бы <…>

Непривычный к работе такого рода Буйновский сначала отстает, но вскоре втягивается и учится быстро подавать раствор. Появляется начальство – строительный десятник Дэр, москвич, бывший работник министерства, а здесь – инженер, поучающий иногда каменщиков, как надо класть кирпичи (чем вызывает у них смех). Он грозит Тюрину карцером за толь на окнах, но бригадир дает ему достойный отпор, к тому же за Тюрина вступается Павло с лопатой. Перепуганный Дэр обещает сказать, что «все так и было».

Шухов так увлекается работой, что забывает про недомогание и даже досадует на то, что рабочий день такой короткий: «Оглянулся Шухов. Да, солнышко на заходе. С краснинкой заходит и в туман вроде бы седенький. А разогнались – лучше не надо <…>

<…> шутит вслед бригадиру <…>: – Что, гадство, день рабочий такой короткий? Только до работы припадешь – уж и съём!»

Даже в зоне Иван Денисович ухитряется заиметь собственный мастерок, который не сдает вместе с прочими инструментами, а каждый раз перепрятывает, чтобы на следующий день ему было удобнее работать. Шухов со своим напарником, глухим Сенькой, прибегают к воротам одними из последних, чем чуть было не вызывают на свои головы гнев конвоя и пятисот зэков, которые в ожидании отправки в лагерь мерзнут на морозе. Зэков уже построили в колонну, но тут выясняется, что не хватает одного человека. Начинаются поиски. Из конторы, попыхивая трубочкой, подходит к своей бригаде Цезарь и задает капитану вопрос, как, мол, дела. «Гретому мерзлого не понять. Пустой вопрос – дела как? <…> Дает Цезарь и закурить. Он в бригаде одного кавторанга и придерживается, больше ему не с кем душу отвесть».