– Даже не спросили, кто звонит, – улыбнулся Яровой, – а вдруг лихой человек?
– Да откуда у нас лихие люди? – отозвалась Жукова, заставив себя насильно улыбнуться. – Проходите.
– А детишки где? – поинтересовался Яровой, чтобы как-то завязать разговор.
– Гуляют, с бабушкой.
– Это ваша мама?
– Свекровь. С нами теперь живет. И ей вроде бы как легче после смерти Гены, да и я могу теперь на работу ходить.
Она говорила что-то еще и еще, и все это время словно жила какой-то раздвоенной жизнью. Впечатление было такое, будто слова – это ничего не значащие звуки, а мозг лихорадочно работал, пытаясь найти ответ на один-единственный вопрос: «Зачем? Зачем ты здесь?»
Движением руки, в котором проскользнула все та же нервозность, Жукова пригласила следователя в большую комнату – судя по обстановке, в «залу».
– Может, чаю? Кофе, к сожалению, закончился.
– Можно и чайку, – согласился Яровой, – тем более что кофе я не пью.
Она принесла из кухни, видимо, заранее приготовленный чай, две вазочки – с вареньем и печеньем, поставила все это на журнальный столик, наполнила явно гостевую чашечку из китайского фарфора.
– Угощайтесь.
Хрумкнув печеньем и отхлебнув глоток чая, Яровой удовлетворенно хмыкнул и вскинул на хозяйку дома внимательные глаза.
– Небось голову ломаете, с чего бы это я напросился к вам в гости. Как говорится, незваный гость хуже татарина.
Жукова вздрогнула.
– Зачем же вы так?
– Тогда простите, ежели грубо получилось, но разговор-то, как сами догадываетесь, непростой.
В ее лице что-то сразу изменилось. Оно вдруг стало похоже на каменную маску, и женщина так же негромко, но уже совершенно другим, жестким голосом произнесла:
– А о чем, собственно, разговор? Я не понимаю.
– Ах, Лариса Васильевна, – скорбно вздохнул Яровой, – все-то вы прекрасно понимаете, но что-то удерживает вас, чтобы раскрыться.
– В чем?.. – вспыхнула Жукова. – В чем раскрыться?
Ее голос набирал силу, и Яровой невольно сравнил ее с куропаткой, которая пытается отвести врага от своего гнезда с птенцами. В памяти всплыл телефонный разговор с Быковым и его слова относительно скоропостижной смерти Жукова: «Лыжник, мастер спорта по биатлону, никогда раньше не жаловался на сердце, и вдруг…» Стало понятно, что ничего лишнего она ему не скажет, если даже и знает что.
– В чем, спрашиваете, раскрыться? Да хотя бы в том, что именно заставило вас смириться со столь странной смертью мужа? – Он сделал ударение на слове «что», и было видно, как дрогнули ее руки. – Прекрасный спортсмен, лыжник, что уже само по себе говорит о его состоянии здоровья, и вдруг инфаркт. Простите меня, Лариса Васильевна, но в подобные роковые заморочки я давно уже не верю. Да и вы сами, насколько мне известно, довольно разумная женщина.
– Вот именно, что разумная, – вскинув на Ярового лихорадочно блестевшие глаза, произнесла Жукова. – Поэтому я просто не понимаю вас. Чего вы от меня добиваетесь, каких признаний? И этот ваш телефонный звонок с просьбой встретиться, ваше непонятное внимание к смерти моего мужа… Но если вы думаете, что именно он уводил с завода слитки, так это… так это…
Она замолчала и злым, испепеляющим взглядом уставилась на гостя.
– Именно этого, Лариса Васильевна, я и не думаю, – попытался успокоить ее Яровой. – А вот насчет того, почему вы не настояли на вскрытии, тогда как…
– Было медицинское заключение, – с непонятным вызовом в голосе бросила хозяйка дома, – и не верить ему я не видела оснований.
– И в то же время все основания были. Однако вы, вопреки всему разумному… – Это слово он произнес чисто интуитивно, и она купилась на него.