Его подташнивало, звенело в ушах – и он снова закрыл глаза, пытаясь удержать в себе хоть какое-то равновесие. Вроде бы удалось, и Мазин попытался вспомнить, что же с ним могло произойти такое и почему он вместо того, чтобы спать дома, корячится от боли в холодном сарае, куда его, видимо, приволокли и бросили на пол, словно полудохлую собаку. От мысленного напряжения его тут же затошнило, и он едва сдержал подкатившую к горлу рвоту. Глубоко вздохнул, пытаясь заглушить тошноту, и, когда немного полегчало, а в провалах сознания стали проявляться рваные островки памяти, он заставил себя вернуться к тому моменту, когда…

Господи милостивый, что же на самом деле было до и после этого «когда», будь оно трижды проклято?

Когда до конца смены оставалось не более получаса и мастер отлучился из цеха, он достал из тайничка остаток золотой матрицы, которому приделал ноги еще во время аффинажа, и, сунув слиток в рабочую рукавицу, вышел из цеха. Пока добирался до кирпичной стены, отделявшей производственную территорию от общезаводской, не мог нарадоваться столь удачному улову. С женой и сыном, будущим первоклашкой, они решили летом махнуть на Черное море, а для этого потребуются баксы, и немалые. Правда, ни он сам, ни его женушка не могли пожаловаться на то, что в доме нет денег, однако Мазин с малых лет придерживался одной жизненно важной истины: запас карман не тянет, – а посему никогда не откладывал на завтра то, что можно было прихватить сегодня.

А улов и правда был приличный. Широченная, на заказ сшитая брезентовая рукавица оттягивала руку, и тяжесть эта не могла не радовать душу.

Все это он помнил довольно хорошо, да только теперь вместо положенной в подобных случаях радости к горлу подкатывала жуткая тошнота. Словно грибов недожаренных обожрался или же принял на грудь столько, что даже организм взбунтовался. Однако ни водкой, ни грибами его никто не угощал – это он помнил совершенно точно, как и то, что спрятал золото в тайничок, который верой и правдой служил ему много лет, после чего вернулся в цех, явно довольный собой. Как говорится, день прожит не зря.

Так, все это так, но что же случилось потом?

Он попытался напрячь память, и откуда-то из глубин раскалывающейся от боли головы всплыл его разговор с Изотовым, когда они обговаривали время передачи «бандерольки». Никита Изотов по прозвищу Балбес уже несколько лет кряду забирал остатки варева с заводского пищеблока в подсобное хозяйство, так что лучшего спарка для вывоза золота через контрольно-пропускной пункт, который был установлен на внешнем периметре, трудно было найти. Мазин почувствовал, как новая тошнотная волна подкатывает к горлу, что-то очень тревожное ворохнулось в его сознании, и он вдруг осознал, что это самое «когда» как-то связано именно с Никитой. Но с чего бы вдруг?

Он попытался воскресить в памяти прошедший рабочий день с того самого момента, когда заступил на смену. Итак… он дважды выходил из цеха на заводской двор и перепроверял свой схрон, устроенный прямо в стене. Кирпичная кладка была не ахти какая, так что более надежного места для «транзитных» тайничков нельзя было и придумать. Через эти же ниши и прорехи, которых в трехметровой стене было больше, чем дырок в швейцарском сыре, золото уходило со строго охраняемой производственной территории на общезаводскую, ну а дальше… Дальше каждый приспосабливался как мог. Некоторые вообще выносили металл прямо через КПП, если была предварительная договоренность с охраной, но лично он, Иван Мазин, с этими живоглотами старался не связываться и пользовался устоявшимся каналом.