Она мечтала сделать головокружительную карьеру. Она хотела стать большим учёным с громким именем, принимать участие в археологических раскопках и приоткрывать завесу магической и притягательной истории. Она любила копаться в прошлом, и это её интересовало больше, чем серое настоящее и неопределённое будущее.

У Настёны были другие интересы. Тряпки, шмотки, платьица, сарафанчики, сумочки, колечки… О да, она была истинной дамой. Она была порочна в мыслях и невинна в поступках. А ещё она с безумной фанатичностью хотела выйти замуж, что, в общем-то, не возбранялось, но вызывало у преданной Дашутки приступ снисходительного сочувствия.

Светловолосая фройляйн неоднократно пыталась объяснить подруге, как это неблагоразумно выходить замуж в свои неполные двадцать лет, как это безрассудно разбазаривать свою молодость, свою энергию, свой потенциал! Как это неблагородно и непростительно скидывать их в ненасытное горло семейного быта!

Но смышлёная Настёна в глубине души понимала, что за пафосом этих громких слов скрывается до смешного банальная и оттого ещё более грязная житейская притча. Она легко объясняет тот факт, почему Дарья сторонится разговоров о замужестве, почему избегает серьёзных отношений и долго присматривается к молодому человеку, прежде чем впустить его в своё личное пространство. Вульгарная и некрасивая история трёхлетней давности, жестоко обезобразившая жизнь некогда беспечной советской школьницы, а ныне – суровой студентки-историка, до сих пор давала о себе знать, пробуждая внутри вихрь жгучих воспоминаний, тоску по собственной наивности.

Он был сыном профессора, многоуважаемого человека, избалованный мальчишка, бессовестно ею воспользовавшийся. Самым ужасным для неё было то, что он не просто надругался над её невинным свежим телом, а осквернил и растоптал её чистые, искренние и доверчиво светлые чувства. Чувства, не испорченные ложью, горечью предательства или человеческой похотливостью. Она была кристальна, а после закрылась ото всего мира и ушла с головой в благословенное вчера, чтобы не видеть это убогое сегодня и непристойное завтра.

Девушки высунулись наполовину из окна и предались перекуру. Это была нехорошая привычка – предвестник эмансипированного общества. Они были взрослыми девочками, а потому курили много и красиво. Но родители, разумеется, об этом не знали, тщательнейшим образом от них скрывалось, как и многое другое, о чём родителям знать не положено.

– Противная Мартыновская решила затравить нас очередью коллоквиумов, – мрачно заметила Дарья, по-мальчишески сплёвывая в окно. – Вашу группу она пока ещё жалеет.

– С меня хватило «Русской Правды» в оригинале, – пожаловалась обольстительная Настёна, улегшись животом на подоконник. – У нее, наверное, климакс разыгрался. Заржавевшая стара дева! Все они такие – одинокие желчные бабы, отвергнутые мужиками, злые, гадкие, мстительные и завистливые. Если бы я была врачом, то обязательно прописала бы ей постельный режим. И в данном случае слово «постельный» имеет переносное значение, – Настёна глумливо улыбнулась.

Дарья с упоением втянула в себя табачный дым. Ещё пара минут, и кареглазая Цирцея^>2 заведёт разговор о замужестве. Данная перспектива Дарью никоим образом не устраивала. Ей хотелось покоя, ей хотелось умеренно-аристократических бесед, укутанных шлейфом последних сплетен, или на худой конец, мучительно-нудный диалог о политике, о сложностях нынешней обстановки. Она была готова говорить на любую тему, даже о музыке, в которой ничего не понимала и в которой видела только лишь посредственный аккомпанемент, разбавляющий местами неловкую тишину. Она могла говорить о чём угодно, но только не о замужестве.