Я качаю головой, обнимая себя чуть сильнее. Продолжаю представлять отразившееся на лице Патрика отвращение.

– Я просто хочу уехать, – тихо говорю ему. – С меня хватит на сегодня, ясно?

Гейб снова выдыхает, но не спорит.

– Напиши, когда будешь дома, – вот и все его слова. А я не говорю ему, что без понятия, где вообще находится это место.

Я пополняю свой запас лакричных конфет и, благодаря документальному фильму Кена Бернса про Гражданскую войну, весь следующий день познаю подробности похода генерала Шермана к морю, одетая в спортивные штаны и кофту с длинным рукавом, хотя на улице двадцать градусов. Я даже добираюсь до 1864 года и только потом выхожу пописать. До отъезда в Бристоль я никогда не увлекалась документальными фильмами, но моя соседка по комнате, напоминающая хорька брюнетка по имени Карла, которая развесила вокруг своей кровати простынь, чтобы скрыть, чем занимается, на удивление щедро поделилась своим паролем на Netflix. Вероятно, она думала, это убережет меня от какого-нибудь безумия типа завести с ней разговор. Тогда я начала прокладывать свой путь сквозь хор убаюкивающих, в основном британских, рассказчиков, излагающих тонкости различных пугающих и странных событий, как природных, так и нет: Аляскинский пограничный рубеж, Стив Джобс, Арийское братство. Знание немного напоминало силу. Казалось способом сохранить контроль.

Сегодня я жду удаляющегося по гравию шороха шин маминой машины и только потом крадусь вниз за тостом с авокадо. После приезда сюда я питалась в основном кукурузным сиропом и сладким. Чувствую, как на щеке расцветает прыщ. Вожусь с модной кофеваркой и смотрю в окно на двор, пока она плюется на гранитную стойку. Оскар шумно вздыхает, лежа на черно-белом плиточном полу. Бывало, когда я находилась не в духе, Патрик рассказывал дурацкие шутки, пока я не приходила в себя. «Что сказал бизон, когда подвез своего ребенка в школу?» («Пока, сын»[1]) и «Зеленое и с колесиками?» («Трава, я соврал про колесики»).

Вспоминаю его лицо, когда он впервые меня поцеловал. Вспоминаю его лицо, когда он увидел меня прошлым вечером. Беру кофе и тост, забираюсь под одеяло в обнимку с ноутбуком и стараюсь вообще ни о чем не думать.

Не уверена, работает ли Патрик после своего возвращения в Стар-Лейк в магазине, но не могу выкинуть из головы мысль, что должна его увидеть. Поэтому на следующий день обнаруживаю его за древней кассой, как и два года назад, оформляющего три больших пирога с дополнительной порцией сыра для дамы среднего возраста.

«Пиццерия Доннелли» втиснулась между грязной прачечной и обувным магазином на главной улице и находится там, сколько я себя помню: Конни и Чак влюбились еще в школе и открыли магазин через год после свадьбы. Чак всегда мечтал владеть пиццерией, а Конни, ее девичья фамилия – Чиаволелла, научила его готовить. Здание довольно неухоженное, большое зеркальное окно красуется витиеватыми желтыми буквами, а крыша – непрокрашенной деревянной черепицей. На стене возле туалетов висит, вероятно, единственный в штате Нью-Йорк работающий таксофон. Все столы укрыты красно-белыми прорезиненными скатертями. Стены украшают фотоколлажи спортивных команд из школьной газеты.

Патрик замечает меня не сразу. Он склонился над кассой, и волнистые волосы падают ему на глаза. Когда мы были в первом и втором классах, девчонки все время пытались до них дотронуться. Патрика это бесило.

Я смотрю на него с секунду. Если не считать вчерашнюю вечеринку, после той статьи в «Пипл» мы ни разу не оказывались в одном месте. Это Джулия показала ему статью – она любит все, связанное со знаменитостями, по крайней мере, любила. Она оформила подписку на «Пипл», «Ю-эс Уикли» и «Лайф&Стайл» и придерживалась строгих убеждений касательно достоверности информации. Тем утром я проснулась под четырнадцать пропущенных от нее, а еще серию сообщений, приправленных таким количеством неверия, злости и многочисленных «какого черта», что пришлось перечитать их дважды, чтобы понять, какого черта произошло.