— Катя, соглашайся. Мы тоже с Лео сегодня заночуем у папы. А завтра поедем в гостиницу.

— Что ещё за гостиница? — возмутился Пётр Аркадьевич, — что за глупости ты говоришь, дочь? — а вот и родительская строгость объявилась. Наблюдать за семейными перипетиями мне, лишённой отцовского воспитания как такового, весьма любопытно.

Я обернулась к Лео, но тот не отводил взгляда от окна, рассматривая незнакомую обстановку.

Первый взгляд на незнакомое — самый острый, волнительный. Эмоции распирают: любопытство, восхищение, удивление, неприятие, жгучий ненасытный интерес. Вся мешанина щедро поливается замысловатыми городскими пейзажами, необычными человеческими лицами, что чудится будто незнакомые люди и двигаются как-то по-особенному, не так, как ты привык видеть с детства. Хотя с чего бы, две руки плюс две ноги. Всё как у всех. Но ощущения новизны и «мечтательно-воображательные» картины пасторали застилают здравый смысл.

Я отлично понимала эмоции Лео. Но странно другое, почему ко мне не прилипла та загадочная зависимость от путешествий, которой страдало большинство людей.

Да, первые впечатления избыточные, яркие до невозможности, но позднее ко мне подкрадывалась усталость и апатия. По-простому — откат работал на полную катушку. Слишком быстро новизна приедалась, превращаясь в узнаваемые и от того раздражающие места. Вдруг и резко замечалось всё то отрицательное, на что несколько дней назад глаза упрямо закрывались. Перепрыгнув через жирную городскую крысу, которая елозила по асфальту облезлым хвостом и недовольно зыркала влажными чёрными бусинами, я поначалу желала ей хорошего дня, а через время слала проклятия. Человек удивительное создание — не обращает внимания на то, что под носом, а бегает за воображаемой мечтой.

Целый год я именно так себя вела. Но месяца три назад, когда мама́н объявила дату свадьбы, я задумалась о собственной будущей судьбе и вдруг поняла, что не хочу оставаться во Франции. «Ты прекрасно знаешь, что, точнее кто гонит тебя вернуться». Точным попаданием «а-ля Килиан Мбаппе» я пнула неудобные мысли.

— Катя, чего молчишь? — Алиса развернулась ко мне с переднего сиденья и тормошила колено. — Останешься с нами?

— Останусь, — но на всякий случай уточнила, — до завтрашнего утра.

— Отлично. Пап, она остаётся! — громко воскликнула Алиса. На что я рассмеялась, а Пётр Аркадьевич, мне показалось, умилился:

— Я слышал, солнышко, — голос его такой же ласковый и нежный, как и слова, — но мы с тобой не закончили разговор по поводу гостиницы, — уже строго, по-отцовски, но всё равно солнечно и тепло.

Приятно, когда тебя так встречают. Человеку необходимо знать, что он кому-то нужен, что его где-то ждут. Я не представляла, как можно жить без этого знания. Мама́н меня так встречала год назад в Орли. До этого мы не виделись столько же. Она частенько уезжала по работе во Францию, но только пару лет назад приняла окончательное решение о смене места жительства. Мне же пришлось отвоёвывать право закончить родную школу. Близился выпускной год вместе с итоговым тестированием, я на нервах, мама тем более. Несколько грандиозных скандалов с побегом из дома — за мной грех, битьём посуды — мама грешна, следом угрозы лишить меня средств к существованию, мои ответные — бросить школу и податься в артисты (у мамы пунктик по поводу образования и артистов). В итоге последний класс я закончила в родном городе, втихаря поступила на факультет французского языка (по маминым стопам, между прочим), оформила удалённое обучение и только после этого прилетела к ней. Мой расчёт, что после долгой разлуки, мама не сильно отругает за поступление, с треском провалился. Кричала она знатно. Само собой с битьём посуды и моим домашним арестом, который, к её чести, не продлился больше суток. Мамина экспрессия походила скорее на итальянскую. Но всё это она выдала после того, как вволю наплакалась и затискала меня в объятиях.