Воображаемая сочная картина меняла ракурсы, я видела женское волнистое каре и смуглые пальцы Пьера между светлыми локонами. Он часами перебирал мамины пряди и не уставал. Мне казалось я тоже рядом с ними, там, в их Париже, поужинаю, а после поеду в… да куда угодно… За один год с Алисой мы побывали во множестве мест, воспоминания о большинстве которых парижане схоронили в прабабушкиных деревянных сундуках. Может мы вновь нагрянем в Латинский квартал. «Полидор» с запахом архаичности всегда встречал радушием и ценами без апломба. Его состаренная потёртая с выбоинами деревянная мебель заставляла гадать о возрасте, на вид не меньше, чем самому ресторану. С Алисой мы отполировали не один стул. Так странно смотреть на то, что существовало и видело то, что ты никогда не узнаешь, не дотронешься, не постигнешь. Кто-то обессмертил «Полидор» в книгах, но он будто не нуждался в помощи жалких потуг человечишек. Вопреки всему он просто был. Нечто фундаментальное, постоянное, принимаемое за факт, что не должно и не изменится, как бы не менялся мир вокруг и как бы в своей агрессии ни сходили с ума люди. Мы с Алисой могли сколько угодно натирать дерево ладонями в настоящем, но прошлое ускользало быстрее тикающих секунд. Станется я загляну на огонёк, чтобы отметить двухсотлетие ресторана. Если к знаменательному юбилею не растеряю желание выходить из дома…, или в принципе буду способна ходить (то, что ресторан «Полидор» будет стоять на прежнем месте, так же как сегодня, вчера, 100 лет назад и 100 лет вперёд не вызывало сомнений).

Только зачем мне Париж с мамой и друзьями, если здесь дома меня ждал Антон. Искристые тёмно-голубые глаза изо дня в день смотрели открыто и с нескончаемым обожанием. Восхищение, исходящее от него, наполняло меня не только ответными чувствами, а прежде всего верой, что я ценна сама по себе (без купона на скидку и сезонной распродажи, без идиотского дня «Чёрной Пятницы» или сатанинской даты, переплюнувшей три шестёрки – 11.11.) Он научил верить в себя, потому что сам не сомневался во мне. То время, что мы вместе, промелькнуло будто один день. Я уже не представляла нас порознь.

Если бы не знакомство с родителями…

Неизвестность как таковая не страшила, хотя именно это качество легко применялось к любой характеристике предстоящих смотрин. Меня пугало, что – в лучшем случае – к окончанию застолья они сочтут меня недостойной партией, а что намного хуже – появится повод нас разлучить. Сложно сказать был ли Антон тем самым. Но закрывая глаза не получалось заменить его кем-то другим. Порою мне казалось, что я слишком сильно привязалась, чего делать скорей всего не стоило (как будто чувства поддавались дрессировке. В принципе почему нет, но сколько лет жизни – непоправимо обесцениваясь – растратятся на дело с нулевыми перспективами). А сегодня Антон рассуждал о брачных кольцах, как о безусловной ясности, будто мы обсуждали тему брака не меньше сотни раз. В реальности же мы не строили планов дальше летнего отпуска.

Так странно. Или волнительно.

Лишь бы родители не настроили его против меня. При всём желании окрестить меня побирушкой или приживалкой довольно сложно. Заказы на переводы не истощались, чтобы не сидеть на шее мамы с отчимом я подрабатывала с первых дней своего возвращения. Мама оформила дарственную на квартиру, так что я невеста с приданым. Антон… подающий надежды компьютерный гений, кибербезопасность из школьного увлечения превратилась в страсть и профессию. Только имелась одна такая немаленькая загвоздка, почти гвоздище… отец Антона – доктор физико-математических наук, с бесконечным шлейфом признаний и регалий. Профессор, академик, член чего-то по вселенским масштабам важного, архиумного, секретно-уникального в Москве, с таким перечнем достижений и наград, что мой покупной список рождественских и новогодних подарков многочисленным друзьям и знакомым окажется по размеру не больше стандартного стикера. Мама же Антона всю свою жизнь посвятила семье: мужу и единственному, обожаемому сыну. И тут заявлюсь я, простая девочка Катя, переводчик с французского.