– Велиал, ты долго еще? – заколотился в двери Бельфегор.

– Потерпишь, – буркнул я, продолжая изучать себя в зеркале. В принципе, если отвлечься от того, что я волосатый дрищ, все было не так уж и хреново. Пойти в качалку, приналечь на мясо-творог-яйца, и через полгодика на меня вполне можно будет смотреть без слез. Подбородок вполне мужественный, кисти норм такие, в кулак внушительный складываются. С подушечками пальцев левой руки что-то… Жестковаты, как будто мозоли плотные на самых кончиках. Я что, еще и гитарист?

А что, логично. Я говнарь, а это – моя Говнарния. Такое вот заслуженное посмертие, кушай с булочкой, не обляпайся.

– Ну Вова, блин! – в дверь снова заколотились. Разбуженный Бельфегор жаждал общения с крошечным унитазиком. Стоп, как он меня назвал? Вова?

– Бельфегор!!! – истерически заорал из комнаты Астарот. – Мы же договаривались использовать только наши истинные имена!

– Я в туалет хочу, а Вовка там опять засел! – огрызнулся Бельфегор. – Какой он, блин, Велиал сейчас?

– Да выхожу я… – пробормотал я, хватаясь за ширинку. Природа намекала, что если я выйду, не сделав все положенные дела, то ссать придется в окно. Вжикнула молния. Ну хоть тут природа меня не обидела. Хотя не уверен, что прежний хозяин тела, хоть и носит кличку демона-искусителя и вместилища порока, хоть раз пользовался им по назначению, а не только для того, чтобы в туалет сходить.

– А пожрать у нас ничего нет? – раздался из комнаты жалобный голос четвертого говнаря, толстенького.

– Дома пожрешь! – заорал Астарот и снова заколотился в дверь ванной. Теперь они вдвоем с Бельфегором стучали. И кажется, чахлая дверь под их напором скоро проломится.

Я открыл шпингалет и впустил в сортир приплясывающего от нетерпения Бельфегора. Стоя он выглядел еще более тощим, чем лежа. Длинные рыжие патлы он собрал в спутанный пучок на затылке, мордашка совсем еще детская, гладкие щеки покрыты коричневой россыпью веснушек. Если бы на улице встретил, вообще подумал бы, что это девчонка. Хотя какие в Говнарнии могут быть девчонки? Это явно пристанище суровых дрочеров, которые живых женщин только в порнухе видели.

С Астаротом мы были примерно одного роста, Бельфегор на полголовы пониже, а четвертого я стоя пока что не видел. Астарот с ведром наперевес выскочил на лестничную клетку и помчался вниз по лестнице, звеня бутылками.

А толстячок-Бегемот, воспользовавшись случаем, сунул нос в холодос. Нет, у бабушки был другой. У нее была массивная «Бирюса» с хромированным рычагом, а это – крохотный «Саратов».

– Тебе же сказали, дома пожрешь, – сказал я, оттащив толстяка за ремень.

– Да я до дома не дотерплю! – взвыл толстяк, отмахиваясь от меня. – Я только картоху одну и колбаса вот тут… Фу, ливерная!

– Продукты положи, – я отвесил пенделя под жирненький зад. – Не ты покупал, фигли грабки тянешь?

– Ну ты че? – распетушился Бегемот. – Если я не поем, у меня голова начинает болеть, ты же знаешь!

– А у меня голова начинает болеть, когда ты себя как крыса ведешь, – скривился я. – Тебе сказали – нельзя, чего лезешь?

Толстяк разжал пальцы, почти сомкнувшиеся на куске ливерной колбасы и повернулся ко мне. На лице – праведный гнев, пухлые щечки порозовели. Надеюсь, от стыда. По обстановке же понятно, что мама Астарота – дама явно небогатая. И что кормить великовозрастных приятелей бестолкового сынули для ее кошелька, мягко говоря, накладно. У нее, вон, даже холодос откуда-то со свалки истории. И микроволновки нет. И посуда на сушилке такая, будто она ее на барахолке у бомжиков прикупила. А эмалированный чайник ей в нагрузку дали.