– Ну… Надо подумать, – мама села на табуретку за стол и подперла подбородок кулаком. – Раиса работает в музыкалке, у нее наверняка есть такие знакомые. Сейчас ей позвоню, погоди.

Мама вскочила и вышла в коридор. Железная леди моя маман, вот что. Где она берет столько сил, чтобы и работать с задором и фантазией, и знакомых с приятелями у нее на все случаи жизни, и готовка с уборкой, и при этом еще жизнерадостность такая, что просто слов нет. Лариска на нее иногда шипит, конечно, но это, кажется, возрастное. Наверное, будь я настоящим Вовой-Велиалом, я бы тоже был чем-то недоволен.

Я прислушивался, как мама общается с неведомой мне Раисой, обсуждает по ходу дела успехи какого-то Артема и порицает бестолковую Ксюшу и думал, что с семьей мне все-таки невероятно повезло.

Когда мама вернулась, мясо уже шкворчало на сковороде. От запаха у меня текли слюнки, хотелось начать куски тотчас же, как только свинина едва схватилась.

Приходилось насильно перед своим мысленным взором держать странички из учебника биологии. С картинками про свиных цепней и прочих неаппетитных паразитов. Дядя Мансур человек добрейший и великодушнейший, но могу я ручаться, что эта свинина прошла какой-нибудь санитарный контроль?

И был ли этот самый контроль вообще в эти странные годы, когда страна разваливалась на кусочки, и до момента ее краха осталось от силы полтора месяца?

– Значит так, Вова, – мама вернулась в кухню и снова села на табуретку. Я как раз занялся чисткой картошки. – Раиса сказала, что у нее есть два преподавателя, которые подрабатывают репетиторами. Только у Веры Ивановны очень плотный график, а Гриша… он немного со странностями.

– Да ладно, я у нас тоже не отличник-комсомолец, – хохотнул я.

– Нет, ну я так не могу! – она вскочила. – Давай я хоть картошку почищу! Прямо как эксплуататор какой-то себя чувствую!

– Вот и правильно, вот и привыкай так себя чувствовать, – усмехнулся я.

– В общем, телефоны Гриши и Веры Ивановны я там записала возле телефона, – затараторила мама. – Позвони, как договоришься, скажи, сколько они запрашивают, я оплачу.

– Да вот еще! – фыркнул я. – Я же теперь тоже работаю, забыла? Лейла со следующей недели больше выходить не будет, так что теперь я настоящий самостоятельный торговец.

Мама набрала в грудь воздуха, чтобы возразить. Но передумала. Улыбнулась, встала и потрепала меня по голове.

И тут меня снова кольнули в мозг всякие смазанные и неоднозначные знания насчет тех лет, в которых я оказался.

Это самый конец девяносто первого, в декабре СССР волшебным образом превратится в СНГ, а вот в начале девяносто второго…

– Слушай, мам, – я повернулся к ней, держа в рука мокрую картофелину. – Скажи, а у тебя много сбережений?

– Если это снова про ту дорогущую аппаратуру, то мы с тобой уже говорили на эту тему, и ответ ты знаешь, – голос мамы слегка похолодел.

– Да нет, не про то, – я вернулся к чистке картошки. – Можешь не отвечать, сколько конкретно. Я просто разговор один слышал… Сегодня на рынке…

Как бы так изящно передать маме послание из будущего, особенно когда у самого у меня на этот счет об этом только туманные знания? Что-то насчет накоплений пенсионеров, которые откладывались внукам на квартиры-машины-свадьбы, и вдруг одним махом на них стало можно купить пачку чипсов. И то если очень повезет. И о том, как стремительно на купюрах появились нули, а в лексиконе снова ожило нэповское словечко «лимон».

Пауза затянулась. Мама терпеливо смотрела на меня и ждала, что я скажу.

– Два мужика шли, представительные такие, прямо члены политбюро на выпасе, – начал наконец я. – Они обсуждали, что Советский Союз доживает последние недели, и нужно успеть с пользой вложить деньги, пока они что-то стоят.