Тяжело дышать, черт возьми. Как будто кто-то или что-то изнутри сжимает мне грудную клетку. Я начинаю кашлять, словно пытаюсь пробить дыру наружу, чтобы вдохнуть так нужный мне глоток кислорода. Замечаю в дверях маму и отца, которые услышали меня и прибежали на помощь. мама с волнением смотрит мне в глаза, а я сказать ничего не могу, по-прежнему продолжаю кашлять.

Папа набирает в скорую и нервно объясняет, что со мной происходит. Сквозь затуманенные глаза, сквозь пелену слез, которые я смаргиваю, вижу, как папа кивает, затем отключает мобильник и подбегает ко мне.

— Каролина, отойди, дорогая, — папа говорит маме, и та послушно встает и отступает, прикрыв ладошкой рот. Она вся дрожит. И я дрожу. А еще я начинаю терять сознание. Неужели это конец? Неужели так закончится мое существование? Я ведь не успела дописать свою картину и много еще чего не сказала родителям. Черт. Черт!!! Так нечестно! — Алекса, милая, смотри мне в глаза, слышишь? — папа склоняется над моей кроватью и берет меня на руки.

Я послушно мотаю головой, или же мне так показалось. Не знаю.

Как только папа со скоростью света отнес меня в машину, он и мама мгновенно повезли в ближайший медицинский пункт, благо который находился в двух кварталах от нашего спального района. Все-таки сознание я потеряла и дальнейшие события происходили, как в тумане.

Отдалённо слышу мамин голос. Он почему-то слишком тих, словно она боится, что я могу ее услышать. Слова трудно разобрать. Кажется, что мама разговаривает с кем-то еще. С доктором, точно.

— Миссис Стоун, я не могу вам давать гарантии, что данный препарат будет без побочных эффектов. Все-таки вы согласились на него и подписали документ, — с нескрываемым сочувствием говорит доктор.

— Но как же так? — в маминой фразе глубокое отчаяние. — Все же было хорошо. Алекса даже повеселела. Все было так хорошо, — вздыхает мама и голос ее предательски начинает дрожать. — Чем сейчас мы можем ей помочь?

— Болезнь вашей дочери не прогрессирует на данный момент. По результатам анализов мы наблюдаем положительную динамику, — интонация доктора была абсолютно ровной, как будто данный успех не являлся поводом для радости. Затем он делает паузу, и я напрягаюсь. Эх, вот с этого и надо было начинать, док… зачем же ты даришь надежду маме… в конце концов, мне. — Но мы обнаружили метастазы в грудной клетке. Оттого Алекса начала испытывать кислородное голодание.

Мама не выдерживает и плачет, спрятав лицо в ладони. Ни она, ни док не видят, что я уже пришла в сознание и смотрю на них двоих.

— Это совсем хреново? — хриплю, едва узнаю свой голос.

Мама подрывается ко мне, по пути утирая свои слезы со щёк. Как и всегда она улыбается мне, вот только глаза совсем говорят об обратном.

— Милая, все будет хорошо, — присев с краю моей больничной койки, мама берет мою обессиленную руку и гладит, сжимая в своей. — Мы найдем выход, родная. Я обещаю.

— Мам, не надо обещать, пожалуйста, — шепчу, а потом замолкаю. Мама виновато тупит взгляд на меня. Да, надежда умирает последней, и хотя бы для моих родителей она должна еще существовать. Я едва растягиваю губы в полуулыбку. — Ничего, я справлюсь. Столько, сколько потребуется.

Теперь в наш особенный круг вторгается док.

— Алекса, мы можем провести операцию, — начинает он, но я мотаю головой.

— Нет, нет, — вслух отрицаю, и сердце стучит до шума в ушах, — мам, нет. Я слышала, о чем вы разговаривали. Нет. Не заставляйте меня снова проходить круги ада.

— Солнышко, но…

— Нет, — категорично заявляю я. — Хватит с меня всего этого. Я так устала, мам. Это абсолютно не работает. Любое вмешательство приводит к худшим последствиям.