– Когда выходить к завтраку?

– Самое время. Вам прислать лакея?

– Мерси, я предпочитаю одеваться сам.

С периода унизительного преображения мне стало неприятно видеть жалость на лицах прислуги, и я отказался от помощи. Столовая разместилась в южной части второго этажа, где-то прямо под моей комнатой. Едва я взошел туда, как приметил мсье Сантеру. Он стоял в центре богатого на своды помещения и своим чарующим баритоном стелил маринадные выдержанные словеса сидящим по обе стороны празднично-будничного стола постояльцам. Стол был в форме разомкнутого кольца. Те, что сидели во внутренней его части, развернулись в пол оборота к мсье Сантеру и, как и все внешние с улыбкой внимали его сладким речам. Мсье Сантеру стоял спиной ко входу. Увидев устремленные на меня взгляды, он обернулся и со свойственной ему простотой и обаятельностью представил остальной публике и усадил возле себя по левую руку. Почетное место справа пустовало. Я догадался, чья честь могла его седлать.

– Тебе еще доведется познакомиться с мадам Круажьон, – подмигивая, сообщил хозяин Дома, – всему свое время. Приятного аппетита!

Удивительно пышное и восхитительное настроение завладело всей моей сущностью. Неторопливо смакуя завтрак, я методично разглядывал окружение. Оно оказалось сборищем freaks6 различной степени тяжести. Практически каждый ловил мой взгляд и отвечал гостеприимной улыбкой с легким наклоном головы. Ничего более потрясающего и парадоксального мне не приходилось видеть в жизни. А самое главное – я был своим среди этого скопища freaks. Я насчитал восемь человек внутри круга и двенадцать снаружи. Если включить сюда меня и вдову Круажьон, то всего выходило двадцать два. Тринадцать мужчин и девять женщин. Женщины рассматривали меня с особым пристрастием. Я учтиво склонял голову, для себя принимая во внимание некую сексуальную оценку их пристального любопытства. Однако в мою интимную зону эти особи женского пола не входили. Безобразное родство душ не изменило физического влечения к прекрасной и юной половине человечества. А тут самой молодой и наименее отталкивающей было порядка сорока пяти. Как странно… Эти люди очень гостеприимны и приветливы ко мне. А впрочем, какая вкусная форель, м-м-м и соус, что за несносно вкусный соус!

На следующий день приехал отец. Он с пониманием отнесся к моему желанию погостить у Сантеру еще недельку.

– Ты натурально переменился! Мой мальчик, надеюсь вскоре увидеть тебя вновь и в столь же прекрасном расположении духа!

– Не сомневайся, отец, – я в благодарственном почтении поцеловал ему руку.

Мы обнялись на прощанье. Отец взмахнул белоснежной перчаткой и умчал. Что-то серое больно стиснуло сердце, я не мог вдохнуть, на глаза навернулись слезы. Но тревожило иное. Душу теребило чувство, будто бы я больше не увижу отца. Так и вышло. Вечером того же дня ко мне явился человек с официальной миной.

– Господин Дабуа?

– Да. Чем обязан?

– Ваш отец скончался.

– Как… как это случилось?

– Карета подъехала к дворцу, но из нее никто не вышел. Ваша матушка, по обыкновению самолично встречающая вашего батюшку, открыла дверцу и слегла в обморок. Месье Француа Лякрэ лежал на полу и был мертв. Большего мне не известно. Велите сопроводить вас домой?

– Да, выезжаем через 10 минут.

– Слушаюсь, смею ожидать вас в карете.

Я присел на софу и обхватил голову руками. Я вспомнил отца в разных картинах и мгновенно зашелся сдержанными рыданиями. Что это за мир? Что здесь происходит? Почему отец? Что это такое? Зачем все это? Зачем? Зачем? Зачем?

Дворцовый лекарь очень смущался при разговоре со мной. Будто бы он всячески скрывал чувство вины за совершенное преступление, а может быть просто чувствовал неловкость при общении с уродливым мальчишкой, что вот-вот перенес смерть отца.