Молчат.

Порогин. Не вспомню…

Вера. А?.. (Поднимает глаза, удивленно на него смотрит.) Что-то сказал?..

Порогин…. И жуток ад воспоминаний, и страшен забытия покой… Кто это?

Вера. Да Тютчев твой.

Порогин. Где у Тютчева? У Тютчева нет.

Вера. Ну, значит, не у Тютчева. У кого-то другого.

Порогин. У кого?

Вера. Какая разница, Митя? Что это тебя вдруг разобрало?

Порогин. Ад воспоминаний… Кто бы это мог быть?

Она его целует в лоб.

Ты когда-нибудь была в аду?

Вера. Ой, Митя, накликаешь, Митя, как можно?.. Одна уже, мне доложили, дочертыхалась… Тоже пожилая, и тоже, говорили, интеллигентная… Двери у лифта, видите ли, плохо захлопывались… Ну и что, Митя, скажешь? А вот что: она ими хлопала, хлопала, потом как в сердцах закричит: «У, чертов лифт, да чтоб ты провалился!» Ну он, Митя, и… Как думаешь, что?.. Месяц уже ни лифта, ни ее саму найти не могут.

Порогин. Довольно лгать.

Вера. Да было, не думай… А я лично верю, я лично…

Порогин. А я говорю, довольно. (Встает, взволнованно перемещается по комнате.) Лгать довольно!

Вера. А почему?.. Митя, что с тобой? Совсем не веришь? Ну, Митя, не сама же я придумала. Полина Михайловна доложила. Ты знаешь Полину Михайловну, она зря не станет… Предлагала дом показать, даже подъезд… И даже яму эту… Только я отказалась: слушать о таких вещах страшно, а глядеть… Да лучше не жить – правда-правда…

Порогин. Что это? (Протягивает письмо.)

Вера. А?.. А что это?..

Порогин. Ты прочти, тут написано, прочти. (Роняет письмо, взволнованно ходит.)

Вера. Ох, силы небесные… (Поднимает письмо.) Да чего же такое тут?.. (Разглядывает, щурится.) Митя, дай очки, будь добрым…

Он дает ей свои очки.

Митя, ты же знаешь, я вижу дальше… Ну, что ты мне дал, Митя? Где мои? Митя, мои… Господи, откуда ты это достал?

Порогин (выхватывает у нее из рук письмо и без очков читает). «К сожалению, очень тороплюсь и много слов сказать не успею. Но успею одно, зато самое главное: люблю! Люблю, люблю, люблю!..»

Вера. Митя, да, Господи, да это же…

Порогин. «…И еще раз не обрывайте, сказать и повторить дайте: люблю!»

Вера. Да это же, Митя, да это же… Митя, ты побелел, и у тебя глаза сердитого селовека.

Порогин. Вера, ответь, у нас это было… Что это было? Как у других??.

Вера. У кого других было? Что было, Митя?..

Порогин. Нет, ты мне скажи, потому что… Как понимать?.. Может быть, у меня что-то в ум не укладывается, может быть, у меня что-то… Что-то…

Меж тем она пытается встать с чемодана – не получается.

Вера. Ноги не слушаются, Митя… помоги мне… Ах, ну, помоги же, подняться бы…

Он же мечется по комнате и словно не слышит. А может, и не слышит…

Дашь ты мне руку в конце-то?.. Руку, Митя?..

Порогин. Да кто он, пошляк этот, кто?..

Вера (наконец, с чемодана перебирается на стул). Господи, тяжесть какая…

Порогин. Я прошу назвать!.. Ты не думай, мне это надо!.. Мне надо знать! Я имею право знать! Я требую! Иначе… иначе… (Без сил, вдруг, с остановившимся лицом оседает на стул.)

Вера. Митя… Митя… Да Митя же, что же ты… (Торопится к нему с лекарством.) На-на-на, Митя… Ну, Митя же, прими…

Порогин (шепотом). Не прикасайся ко мне, ты не чиста…

Вера. Хорошо, ладно, потом, под язык, головой не верти… Митя, не упрямься, помрешь, что я с тобой потом делать буду?.. (Буквально запихивает ему в рот таблетку.)

Старик полулежит, откинувшись на спинку стула, закрыв глаза. Старуха возле; сама дышит тяжело, сама принимает лекарство; наконец, устало отходит, опускается в кресло, считает пульс.

Ох, один, два, три… Боже мой-Боже мой… одиннадцать, двенадцать… Зелень в глазах, давление давит… Ох, как же оно давит… Двадцать четыре, двадцать пять… Где ты его раскопал?