– Каким еще паркам, Поль! Нет у меня ни садов, ни парков, – и чувствуя, что начала срываться на невиновном Поле, я сменила тему, – сколько Вам лет, Поль? Вы где-нибудь учитесь?

Оказалось, Поль учится на адвоката и ему восемнадцать лет. Он увлеченно рассказывал о перспективах, которые дает ему эта профессия, когда мы вместе зашли в дом. Барон внимательно посмотрел на нас, но ничего не сказал.

После завтрака Оливер попытался заговорить:

– Вы сегодня крайне молчаливы, леди Элизабет.

– А разве Вам так нужны мои речи и общество, сэр Хэдли? – прямо в глаза спросила я.

Он изумленно посмотрел на меня, но разговор на том и прекратился.

Весь день я не находила себе места, убеждая себя, что не желаю его видеть, но когда в дверь постучали, я бросилась открывать. На пороге стоял Оливер. Не зная чего ожидать от такой переменчивой девушки, как я, он не решался войти, и таким поведением напомнил мне Поля. Я пригласила его, желая, чтобы наш разговор положил конец этой скверной ситуации:

– Элизабет, – мягко заговорил он, – я догадываюсь, что Вас мучает, и понимаю, что Вы вправе так относиться ко мне.

Я была готова биться об заклад, что сейчас он поведает о своей тайной пассии в этом городе, к которой он, собственно, и ехал сразу. Но я опять не угадала, и была этому несказанно рада.

– Если наше положение Вам кажется таким оскорбительным, я предлагаю обвенчаться в здешней церкви, и не ждать знакомства с моими родственниками в Англии.

И какие тут могут еще быть сомнения!

Однако вместо ответа на свой вопрос барону пришлось терпеть, наверное, самый нудный допрос в своей жизни:

– Женщина в карете, – выдала я короткую фразу.

– Что? Какая женщина? – не понял он.

– Это я у Вас спрашиваю, сэр Хэдли. Полагаю, красивая женщина, которой Вы что-то пишете и от которой возвращаетесь утром.

Оливер на этот раз, действительно, изменился в лице. И то, что я увидела, мне не понравилось.

– Леди Элизабет, это не более чем мужские дела между мной и графом Грейстоком. Не желая тревожить Вас, я отправился к заутрене один, где рассчитывал встретить графа. Он с супругой проявил расположение и пригласил нас с Вами, Элизабет, на ужин. С самого начала я вез ему послание, и он пожелал взять его сегодня же. Потому и подвез меня в своей карете к дому. А уж если граф разрешил супруге взять это письмо в руки, то в том я не вижу своей вины, – барон говорил строго и напористо, что я не посмела поднять на него глаза, – Вы, леди Элизабет Крауфт, на редкость внимательны. А мне бы не хотелось, чтобы впредь это осложняло наши отношения. В дальнейшем я запрещаю Вам подобные расспросы касательно моих дел.

Сказал, как отрезал.

«Ну надо же!» – возмущенно подумала я, но всеже сменила тему разговора. У меня не было причин подозревать его во лжи или измене. Хотя об этом надо было думать перед тем, как соглашаться выходить замуж. Как женщина, я сделала все, чтобы смягчить «послевкусие» ссоры, и перед его уходом мы договорились завтра пойти в церковь вместе.

А утром, выходя к жениху, я решительно наказала себе помалкивать, пока не освоюсь с нравами, царящими в XIV веке. Да и, правда, если Бог дал мне язык, я не обязана болтать.

Меня уже ждала карета, когда я спешила к ней через сад. Возле беседки суетился Поль, собирая по земле исписанные листы, разнесенные ветром. Естественно, я подняла несколько листов, на которые едва не наступила, и отдала их молодому человеку. Настроение было превосходным, и я пожелала ему доброго утра и хорошей учебы. Поль замер, смотря на меня восхищенными глазами, и тут его прорвало:

– Вы самая удивительная женщина, которую мне только доводилось видеть! Вы не только умны, но и добры, – он завертел головой по сторонам, а потом опять поднял глаза на меня, и в них было столько откровенного восторга, что я просто остолбенела.