Я резко захлопнула книгу. Это, по сути, было прочитано мною то же, о чем говорил только, что отец.

– Вот это совпадение! Открыть книгу точно там, где сказано то, о чем тебе говорили только-что! – подумала я.

– Папа прав, – продолжала думать я. – Раз у меня не нет хорошей мотивации готовиться к сдачам экзаменов, значит, пока это не моё. А что может быть моё? Наверно, делать нечто более важное. В конце концов, как было сказано в этой книге, «долг не может быть мерзким, труд не может быть грязным». И неблагодарным так же. Каждый человек выполняет свою работу – легкую и сложную, престижную и непрестижную – потому что это его долг и обязанность.

Отбросив книгу в сторону, я выбежала из комнаты, готовая объявить о том, что я не против.

Родители что-то бурно обсуждали на кухне.

– Мам, пап, – осторожно начала я, прерывая их оживленный разговор.

Они повернулись ко мне. Я же, не дожидаясь ответа, сказала:

– Пап, я согласна. Согласна поработать «на дядю».

Глава 3. Воспоминание переезда на новую квартиру

Однако сон Марии продолжается. Она видит семнадцатилетнюю девчушку, которая, ловко лавируя между расставленными на полу коробками, окидывает оценивающим взглядом новую квартиру.

– Её отца перевели тогда из филиала компании, в которой он работал, в главный офис. Потому что её папа пошел на повышение. И жить в старом доме им стало не престижно, да и ездить далеко, – вспоминает Мария.

Тогда за ужином отец спокойно выслушал её доводы о том, что переводится в новую школу за год до окончания довольно глупо. Во всяком случае, она могла бы снимать комнату в районе на старом месте, чтобы не покидать свой уютный мир, сложившийся за все годы учебы. А затем отец так же спокойно объявил, что они трое – он, мать и Маша, остаются жить здесь, а новая школа будет куда лучше прежней, и там дочь сможет, наконец, закрыть все свои пробелы в математических науках.

Что там со школой пока неизвестно, а вот квартира и правда гораздо просторнее и лучше. Но мысль об оставленных подругах девушку всё ещё расстраивала и даже немного злила. Прижав к груди пакет с домашней одеждой и любимым, пусть и повидавшим виды, пледом, Маша добирается до своей новой, непривычно пустой комнаты и ложится на диван, по-детски прижав коленки к груди.

Утомленная собственной обидой и переездом, она очень быстро проваливается в сон.

* * *

Солнечный свет заливает гладкую, простирающуюся до самого горизонта брусчатку. Я иду и слышу, как отчетливо стучат каблуки моих туфель. Я сама еще не очень поняла зачем, но что-то тянет меня туда – вперед, за горизонт. Мне нужно туда. И… Это совсем несложно. Нужно просто продолжать идти. Шаг. Шаг. Меня переполняет чувство легкости, я смеюсь, и смех мой оборачивается яркими голубыми бабочками, порхающими вокруг.

И в следующий миг чьи-то сильные, грубые руки сжимают меня за талию. Мне страшно, а его пальцы сильно впиваются в мою кожу, тонкая ткань блузки не спасает от боли – там наверняка останутся синяки.

Но он продолжает тащить меня куда-то в бесконечную тьму переулков. Я изворачиваюсь, чтобы видеть его лицо – беспристрастное, холодное будто мрамор. Тяну руку – хочу исцарапать этого гада, вцепиться в его ледяные глаза, хочу, чтобы он меня отпустил, наконец, туда, обратно, на солнечную и прямую дорогу. Но он перехватывает моё запястье, механически, даже не глядя – и только теперь смотрит мне прямо в глаза. Смотрит, и хищно улыбается. Я визжу, извиваюсь, брыкаюсь…

– Пусти! Пусти! – кричу я, а по щекам текут слезы – слезы бессилия, беспомощности, беззащитности. – Пусти меня! Зверь, изверг, мерзавец! Пусти!