Тебя. Да. Вот эти твои клеточки, этот взгляд, длинные пальцы, ямочку и изгиб губ.

И даже сегодня, спустя десять лет, у меня точно также щёлкнул затвор, словно напомнив, что фотоаппарат лишь запылился, но ещё работает. А толку!?

Песня заканчивается на звонке в дверь.

Так поздно и совершенно не к месту может прийти только Тим.

Прохожу мимо зеркала, на миг усмехнувшись отражению:

— Ну, что? Слабо выдержать и не юркнуть в эти семь лет вновь?

И мне и с ним хватило первого взгляда и первых строк в "Beast" у шикарной Мии Мартины, чтобы понять, что:

"Nowhere to run, run, run, come here right now"

Бежать некуда. Эта стеночка, что стоит сейчас за дверью с его любимым тортом в руке, тогда — семь лет назад — заказал у вселенной "нормальную, тихую девчонку", и получил меня...

Желающую наконец переключить свою "To be loved" и смущающуюся от своего первого поцелуя спустя три дня в его машине на его коленях под его недоумение: "Ты никогда так не делала, серьезно?"...

Ставящую в своей голове на эти семь лет белый шум в виде одной единственной мысли: "Что ты с ним делаешь!? Whoa! Зачем!? Ты его никогда не полюбишь, себе не лги. Выйди немедленно".

Только не выходила. Всё на что-то надеялась.

Ну, что там... Торт за дверью?

4. Ветром и ночной грозой. Соседскими пересудами

Ланочка-Светланочка.

Когда я случилась в его жизни, Тим уже был состоявшимся мужчиной, твердо стоящим на ногах. И он брал своё именно этим. Это его козырь, до сих пор подкупающий всех, кто его окружает. А я... а я — девчонка, не умеющая ничего.

У него за плечами неудачная любовь, от которой и появился запрос на "нормальную, тихую", у меня — и так все ясно.

Он из тех, кто не говорит "люблю" — не то из отсутствия любви, не то из уверенности, что это и так понятно.

Наверное, от этого в первые года я и соревновалась с незримым силуэтом его бывшей девушки, пытаясь по наивности заслужить, если не три слова, которые в общем-то не нужны, то хоть похвалу.

Только потом я поняла, что клянись он мне — было бы ещё тяжелее.

Хотя вру! "Незримым" тот силуэт стал только после её исчезновения из его жизни. Сколько раз она стучала своим каблуком в дверь, когда мы уже были женаты — даже не перечесть. Сколько раз это вызывало уколы собственничества, ибо Тим же был по праву "моим".

Тимофей тогда еще старался быть ласковым, пытался заверить, что у него ничего не болит внутри, убедить, что я его полностью устраиваю. Ну да, врал сам себе...

Его рассказы били по самолюбию, а оброненное "её я по-настоящему любил" заставляло быть... такой, как ему надо.

— Зато какая у тебя тёща. — В шутку цежу, на что он соглашается, отпивая чай и пытаясь достучаться до моего мозга, мол "Так нельзя, Света!"

Нет, серьезно... за семь лет я слышала "люблю тебя" лишь раз, и да, в постели вовремя момента, когда ему было особенно кайфово. Какая я мерзкая, Боже!

Во мне тогда это ничего не кольнуло, не встрепехнуло, я не ответила даже из приличия... лишь усилила презрение к себе.

Я же сама откровенно предлагала ему быт, рутинную заботу, секс и себя в придачу, он платил штампом в паспорте, стабильностью, своей самоуверенностью и вылазками на море или в горы.

С ним не может быть скучно... это мужчина не из той лиги. Он не сноб, не заядлый эгоист, даже не нарцисс. Но почему я не могу любить его?

Разве это дурацкое чувство, заставляющее переживать ночами, так важно? Без него легче... Только чувствуешь себя подстилкой, но что уж тут - издержки профессии. Сама знала, в чью постель падала.

И сейчас он верно говорит, что я всегда была какой-то замороженной, не пытающейся открыться.