– Очевидно, вождь, покровительствуя нам, преследует какую-то личную цель, – заметил майор. – Он хочет обменять нас на вождей своего племени. Но согласятся ли воины на такой обмен?

– Да, – снова раздался голос мальчика, – они повинуются… расходятся… Одни из них входят в свои хижины… другие покидают крепость…

– Это действительно так? – воскликнул майор.

– Ну да, мистер Мак-Наббс, – ответил Роберт, – с Каи-Куму остались только воины, бывшие в его пироге… А! Один из них направляется к нашей хижине…

– Слезай, Роберт! – сказал Гленарван.

В эту минуту Элен, выпрямившись, схватила мужа за руку.

– Эдуард, – сказала она твердым голосом, – ни я, ни Мэри Грант не должны живыми попасть в руки этих дикарей!

С этими словами она протянула Гленарвану заряженный револьвер. Глаза Гленарвана сверкнули радостью.

– Оружие! – воскликнул он.

– Да! Маори не обыскивают своих пленниц. Но это оружие, Эдуард, оно не для них, а для нас.

– Спрячьте револьвер, Гленарван, – поспешно сказал Мак-Наббс. – Еще не время.

Револьвер исчез под одеждой Эдуарда.

Циновка, которой был завешен вход в хижину, поднялась. Вошел какой-то туземец. Он сделал знак пленникам следовать за ним.

Гленарван с товарищами, близко держась друг к другу, прошли через площадь па и остановились перед Каи-Куму.

Вокруг вождя собрались наиболее видные воины его племени. Среди них был и тот маориец, чья пирога присоединилась к пироге Каи-Куму при впадении Похайвены в Вайкато. Это был мужчина лет сорока, мощного сложения, с суровым, свирепым лицом. Он носил имя Кара Тете, что на новозеландском языке значит «гневливый». По тонкости татуировки этого вождя было видно, что он занимает высокое положение в своем племени, и сам Каи-Куму выказывал ему известное почтение. Однако наблюдательный человек мог бы догадаться, что между этими двумя вождями существует соперничество. От внимания майора не ускользнуло, что влияние, которым пользовался Кара-Тете, возбуждало недобрые чувства в Каи-Куму. Оба они стояли во главе крупных племен, населявших берега Вайкато, и оба обладали одинаковой властью. И хотя губы Каи-Куму и улыбались, когда он говорил с своим сотоварищем, но глаза его выражали глубокую неприязнь.

Каи-Куму начал допрашивать Гленарвана.

– Ты англичанин? – спросил он.

– Да, – не колеблясь, ответил тот, понимая, что его национальность должна была облегчить обмен.

– А твои товарищи? – продолжал Каи-Куму.

– Товарищи мои такие же англичане, как и я. Мы путешественники, потерпевшие кораблекрушение. Прибавлю еще, если это может тебя интересовать, что никто из нас не принимал участия в войне.

– Не важно! – грубо ответил Кара-Тете. – Каждый англичанин – наш враг. Твои земляки захватили силой наш остров! Они присвоили себе наши поля! Они сожгли наши селения!

– И они были неправы, – проговорил серьезным тоном Гленарван. – Я говорю тебе это не потому, что я в твоей власти, а потому, что так думаю.

– Послушай, – продолжал Каи-Куму – Тогонга, верховный жрец нашего бога Нуи-Атуа, попал в руки твоих братьев – он пленник пакекас. Бог велит нам его выкупить. Я-то хотел бы вырвать у тебя сердце; хотелось бы, чтобы твоя голова и головы твоих товарищей вечно висели на столбах этой изгороди… но Нуи-Атуа изрек свое слово!

Говоря это, Каи-Куму, до сих пор владевший собой, дрожал от гнева, и лицо его приняло выражение крайней ярости. Через несколько минут он снова заговорил:

– Как ты думаешь, согласятся ли англичане обменять на тебя нашего Тогонга?

Гленарван не сразу решился ответить; он молча, со вниманием наблюдал за маорийским вождем.

– Не знаю, – проговорил он наконец.