Искусство для моих предшественников было всегда процессом, программой действий, которую они воплощали в своих картинах: визуально-духовным актом творения реальности заново. Этому учили их тени из другого мира, меня, ничтожнейшего из людей.

Общение с миром мертвых было делом невероятно опасным, но я об этом и не подозревал. Хуан Карлос благоразумно не предупредил, что я мог застрять в загробном мире навсегда: человек, который рискует, не должен знать, что он рискует, иначе он точно провалится. Это как художественная гимнастика.

Ею занимаются с детства только лишь потому, что дети просто не понимаю, чем грозит одно неловкое движение на бревне или неудачное падение с брусьев.

Они исполняют умопомрачительные трюки, сосредоточившись исключительно на точности своих движений и наслаждаются свободой владения своим телом; не задаются вопросом, что будет с ними, если что-то пойдёт не так. А тренеры детям благоразумно не говорят о том, что их ждет в случае неудачи.

В таком деле, как игра со смертью, успех сопутствует тебе до первой неудачи. Общаясь с одним из умерших мастеров, я столкнулся с иными, которые попытались забрать меня с собой. И это было страшно.

– Иные? Это как?

– Я использую это слово, потому-что они не похожи ни на что живое, что наполняет наш мир, при всей фантастичности и изменчивости форм, которые это самое живое принимает.

От живого иные отличаются тем, что не испытываю никаких чувств, ничего вовне не излучают. Предвижу вопрос: что это за излучение? Поясню – всё живое словно сочится светом и прямо-таки звенит от восторга и счастья, излучая во вне тепло. А иные это тепло поглощают.

Ты словно завороженный отдаёшь им всего себя и тебе это нравится. Честное слово, потому-что ты чувствуешь их зависимость от тебя. А потом они предлагают пойти с ними в их обездоленный мир, чтобы весь этот мир, откуда они родом, мог стать зависимым лишат тебя одного.

И ты просто не можешь им отказать. Ведь быть источником жизни для целого мира – это же невероятно. Даже лучше, чем оказаться вне тела в мире духов, где всё лучится счастьем.

– И почему же не ушёл вместе с ними? Испугался стать богом?

– Нет, нет. Мне помешали. А точнее спасли. Хуан Карлос спас.

– Но он же остался в Мексике?

– В мире снов расстояния не имеют значения. Я же уже говорил, когда исчезает время, то исчезает и пространство: ты везде и сразу, где пожелаешь. Хуан Карлос следил за мной, но ничем себя не выдавал, чтобы не мешать моим занятиями с ушедшими мастерами.

Вполне возможно, он даже и не понимал, о чём я с ними говорил, хотя слова нам были не нужны, но он охранял меня от иных. И знал, как их изгнать: они не переносят собственных отражений в зеркалах.

Между мной и иными возникло зеркало по мановению руки индейского шамана, и они сжались и превратившись в две точки, сгинувшие в зеркале. А вслед за ними исчезло и само зеркало.

– Сжались? Типа, уменьшились, что ли?

– Нет, сжались. Как если бы чернильное пятно собралось в точку и, бац, исчезло.

– И на что же были похожи эти твои иные?

– На полые полупрозрачной конусы, низ которых состоял из одних ресничек, словно бахрома, а из вершины торчали в разные стороны ярко-красные усики-антенны. Вид омерзительный и завораживающий одновременно. Я пробовал просить Хуан Карлоса рассказать, кто такие иные и откуда они, но он запретил мне об этом даже думать, чтобы не приманивать их к себе: они появляются только тогда, когда о они вспоминают.

Чтобы не рисковать, я решил больше не злоупотреблять гостеприимством мёртвых, занявшись доведением до совершенства моих собственных художественных навыков, используя секреты мастерства, доверенные мне всеми 12 мастерами.