наказанием (внезапная отмена телесных наказаний); он должен быть мало – мальски грамотен (уровень техники потребовал возможности восприятия технических норм, закрепленных текстуально), сыт и благонравен, чтобы не обратить технологию вооружения против управленцев. Изменение технологии потребовало изменения формы управления, формы рабовладения. Хитроумным выходом стало рождение идеологии свободы, равенства, братства, демократии и прочее. И здесь казалось бы прогресс. Страх наказания был заменен желанием соответствия стандарту. Механизмы абсолютной встречности и подобия (res vocalis) заменены иерархическими ступенями (сословия, табель о рангах и прочее), механизм принуждения – стимулом потребления. Рабы стали самоуправляемыми и послушными идеологии стандарта, а не кнута. Девиантное поведение усекалось системой правосудия, суды выделяются в отдельную власть, функция которой только в том и заключается, что снимать социальные противоречия действительного по отношения к общей Идеологии. Структурирование последней строится по принципу негативной свободы «разрешено все, что не запрещено», запретом выступает уголовный закон, который структурирует негодование рабовладельца в понятие преступного, преступления. На фоне идеологических лозунгов и прочего картина управления становится совершенно идеальной, наступает золотой век согласия и свободы, который, правда, длится совершенно не долго. До тех пор пока не подрастают дети освобожденных рабов. Узурпировав все каналы распространения информации и значения, государство не учитывает, что в семье, в рамках семьи, изменения не происходят вообще, так как семья понимается как личное, как форма отношений власти для всех, кто находится под властью главы семьи. Ценностные ориентиры новой формы управления не циркулируют внутри семьи. Более того, изменение в рамках семьи невозможно, потому что это не просто строго персонифицированный круг участников, но круг, не приемлющий безразличия – основу бытия людей вместе. В семье все волнительно, все является формой личного дела и участия. Демократические нормы и принципы там не приживаются. Новое поколение выросшее со старыми стандартами и установками «раб» и «рабовладелец» совершенно не готово понимать «систему демократии». Оно похоже на льва в клетке, которому наивный посетитель зоопарка протягивает через прутья решетки кусок мяса в руке, оно не берет мясо, оно откусывает всю руку. Демократия превращается в шаткую и неустойчивую форму организации, так как государство теряет рычаги управления с ростом таким образом социально ориентированных субъектов. Повышается уровень образования для детей, открываются общественные школы, делается упор на просвещение, ищут народных героев. На время это снимает напряжение. Но просматривают опять же вопрос семьи. В итоге получается ужасающий гибрид. Если ранее это были просто недовольные люди, которые не находили выход своей энергии, поскольку не обладали механизмом государственного управления, то теперь это были недовольные образованные люди, посвященные в таинства военного искусства, технологического устройства, социально опасные и волевые. К тому времени умирают Великие притворщики, им не удается вырастить Александра Македонского по образу их кумира Стагирита, но в этом тоже никто не видит «особой» проблемы. Политическая система становится неуправляемой. То здесь, то там вспыхивают глобальные конфликты «одиночек», которые такими остаются до конца своих дней потому, что все им чужое. Правители в ужасе блокируются от проблем сознания силой полиции, коалиций с себе подобными, но процесс деструкции уже неизбежен. Государство теряет управление, государство превращается в цель любого, ибо служит средством и надеждой на разрыв между возможным и действительным в судьбе такого «любого». Мы подходим к ХХ веку. В это же время рост телекоммуникаций отбирает у государства последнее – предельность финансового контроля. Значение, закрепленное в деньгах, окончательно покидает область государственного и сосредотачивается в руках субъектов «свободной деятельности». Противоречия социального достигают апофеоза. Труд человека обесценивается в силу его социальной незначительности, один не может ничего, он потерян, так как изъят из системы управления, человек не чувствует, что им управляют, сам человек управлять собой не способен. Объем доли религиозного управления никоим образом не справляется с системой роста технологий, религия за своими стенами храмов просто не знает технологий. Политическая импотентность руководства церкви (им было лень обучаться, лень вникать, тактика Иисуса как гениального агента Бога была позабыта) решает все. Человек покинут и брошен всеми, смена информационных технологий, разрыв поколений оставляют его в ситуации первобытного страха перед неизвестным, он как будто бы в диком лесу. И это все на фоне безмятежности Востока…