В тот год я так и не искупался в море, мрачно сидя на берегу с книжкой в руке, я грустно смотрел на такое близкое, но запретное море, вспоминал степь и раз за разом слушал из окружающих со всех сторон динамиков издевательские строчки из той популярной песенки:

Над тобою солнце светит,

Льется с высоты.

Все на свете, все на свете

Сможем я и ты…

Как вы понимаете, в тот год я смог не всё…

И да, у Лейлы все сложилось хорошо, но встречаться с ней вновь я больше не захотел, она, скорее всего, тоже.

Особо чувствительным читателям и сотрудникам «Greenpeace» советую воздержаться от чтения.

Когда нам со старшей сестрой было по 11 и 12 лет, мы поехали с семьей на одно из овечьих пастбищ на джайляу. Один из папиных пациентов оказался чабаном и, в знак благодарности за успешно проведенную операцию, пригласил нас к себе в гости на стойбище, пообещав подарить папе огромного барана. Поехали вчетвером: родители и мы с сестрой. Дорога была неблизкой и разбитой, и понятно, поскольку джипов тогда не было, мы долго и нудно «пилили» туда на папиной «тройке». Когда мы приехали, то взрослые сразу сели за бешбармак, помощники чабана начали резать и разделывать нашего барана, а мы с сестрой пошли гулять по степи.

Особенностью того места было бесчисленное количество степных черепах, их было так много, что мы с сестрой за час натаскали в сарай больше ста пресмыкающихся. Когда родители засобирались домой, мы с сестрой подвели их к сараю и с глазами кота из м/ф «Шрек» стали уговаривать забрать несколько черепах домой в Алма-Ату. План был простой, каждому из друзей мы планировали привезти по одной черепахе в подарок, а поскольку друзей было много, то счет шел на десятки отловленных особей.

Понятно, что вывоз столь внушительной популяции черепах родители пресекли на корню, мама с ужасом смотрела на шевелящийся ковер из ползающих черепах, а папа уже доверху забил багажник освежеванной бараниной. В итоге сошлись на двух черепахах, по одной сестре и мне. Мы долго выбирали из огромной кучи почти одинаковых на вид черепах, и наконец выбор пал на большую черепаху для сестры и маленькую шуструю черепашку для меня, с которой я запланировал всевозможные соревнования в будущем.

Пока ехали домой, мы придумали им соответствующие имена: Битюг и Тишка. Дома их отмыли от степной грязи, и выяснилось, что Битюг оказался слепой на оба глаза, видимо, от старости. По странному стечению обстоятельств, он на свою беду выполз из норы именно в тот день, когда в пустынную степь добрались пытливые пионеры из далекого города. Без своей любимой пыльной степи, горьких колючек и бараньих катышков, в коробке от ботинок «Цебо», доверху заполненной сочным клевером, и с чистейшей Алма-атинской водой, он умер на второй день от стресса и печали…

Тишка прожил еще меньше, будучи очень беспокойным, он особо не грустил и все время пытался свалить из нашего дома в свою родную степь, подальше от моей опеки и юннатской любви. В один из очередных побегов из своего плена, он каким-то образом перелез через декоративное отверстие балкона и сорвался с третьего этажа прямо на асфальтовую мостовую. Панцирь Тишки разлетелся на две части, не оставив ему никаких шансов на спасение. Надеюсь, он не мучился и даже не успел удивиться, когда перед смертью развил свою самую большую скорость в жизни. В знак уважения к его самоотверженности и волю к свободе, я закопал его в саду и даже соорудил красивую оградку из камешков…

Дело было летом, на дворе стояли любимые летние каникулы, телек днем почти не работал, многие друзья были в лагерях и у бабушек, и нам с сестрой нужно было чем-то занять себя, пока родители были на работе. На балконе лежал красивый, но неживой и слепой бедолага Битюг. Несмотря на трагизм ситуации, его панцирь был прекрасен, местами почти полированный с красивым шахматным узором.