III Грозный, поведет именно от того письма да от дальнейших откровений старца.

Но – это будет потом, а пока… Почти всю ближайшую седмицу Еропкин был, что называется, под рукой у государя, в каждую свободную минуту уточняющего у него по тому или иному листу новые подробности, вызвав целую волну противоречивых слухов у придворных – то ли ждет его в скором времени опала и ссылка, если не что похуже, то ли замыслил государь новое что, навроде Рязанского дела (о котором, конечно, все придворные знали побольше, чем простой народ)… На самом же деле, после первого прочтения всех переданных из Ливонии листов (и обсуждения с постельничим), князь Василий тут же перешел к обсуждению дел военных. И, если задумки самого князя Рязанского, в случае, если Москва не захочет вернуть себе часть Ливонии, были простыми – отбиться от Ордена, удержавшись в границах большого лесного массива и холмов, где они сейчас и сидят, то, в случае желания Москвы повоевать, все выходило чуть ли не наоборот – уже ливонцам придется дергать войска почти во все стороны. Да и подача совместных действий тогда, в изложении бывшего князя Рязанского, выглядела как искусная интрига, о чем государь (сам любитель подобного, чего уж там) и спросил постельничего – точно ли тот самый князь пишет это, которого они почти что обвели вокруг пальца, как дурачка какого, и лишь случай его спас?… Еропкин тогда, помявшись, ответил, что изменился все же князь Иван сильно, не по виду, а так. Видать, пришло время мудрости набраться, да и поспособствовал тому старец, конечно, потому как даже те из его рассказов, что он за короткое время слышал, полны мудрости, житейского опыта, а еще, если и верно, что он из тех времен, что на пять сот лет вперед, так он и вправду может знать про нынешние времена все… Князь Василий лишь кивнул, не став пока развивать эту тему в разговоре, но, похоже, задумался.

А еще государь в эти дни, видимо, не желая пока привлекать лишнего внимания, особо не перекраивал свой распорядок дня (довольно неспешный, для зимнего времени), но и коротких, но частых бесед хватило для того, чтобы постельничий рассказал и все свои впечатления от встречи со старцем, рязанцами и прочим народом, и то, что смогли узнать его люди во Пскове и Иван-городе (полковник второго Наревского полка забыт не был), и разобрать новую передачку от старца – газету из будущего времени, на непривычно тонкой бумаге. Странно, но почти все буквы были понятны, а вот слова – увы, наоборот, большинство – нет, хотя старец успел рассказать Еропкину смысл нескольких объявлений. И про песню ту, про поручика да корнета, постельничий рассказал тоже…

Дошло дело и до показа нового оружия, и до отдыхающих пока псковичей. Впрочем, те были только рады ничего не делать, как пояснял Еропкину Димитрий еще по дороге из Пскова – работали они до того напряженно, так как заказ от князя и на бомбы, и на «ракеты» (те самые огненные стрелы) был большой… Хотя где-то на второй или третий день они все же сказали, что, раз надо будет все их оружие показать в лучшем виде, хорошо бы приготовить кое-что… Но к концу седмицы государь назначил день смотра, подгадав на свою поездку, якобы в подмосковный монастырь. Хотя в монастырь он и в самом деле съездил, помолился, но надолго не задержался, на обратном пути свернув с дороги. По заказу псковичей неподалеку было найдено место, где одна из мелких речушек, впадающих в Москву-реку, несколько раз круто поворачивала на коротком участке, при этом один из берегов имел обрыв, доходящий в высоту до трех сажен.

На это место еще с утра привезли мастеров и самого Димитрия, а два десятка бойцов из дворцовой охраны (из тех, что сопровождали Еропкина в Псков и далее, с тем самым десятником) помогли им расставить заготовленные заранее чучела, столы на козлах, приготовить загородку для смотрящих, развести костер для обогрева да проверить, чтоб никто близко не лез. Но место было тихое, и никого не было, так что, когда к обеду государь с малым числом сопровождающих приехал, все было готово. Димитрий волновался, но в грязь лицом не ударил: все, что хотели показать, было разложено на столах, снаряженные бомбы и ракеты лежали отдельно, под присмотром особого охранника, чучела стояли на заснеженном льду реки в двух местах – рядком и в куче, на одном из обрывов было сложено три небольшие копешки сена. Для зрителей шагах в тридцать позади огневой позиции (но так, чтобы все было видно) была устроена небольшая загородка из толстых досок. Еропкин представил государю и сопровождающим Димитрия (а мастера обошлись без представления), и показ начался. Точнее, сперва рассказ – Димитрий у стола со всеми своими изделиями рассказал, как на основе обычных деревянных кружек и чарок они собрали первые бомбы, приделывали к ним крышки, вымеряли, какое отверстие надо, да сколько запального шнура ставить. Как после проб стали делать трех размеров, от самых малых, до таких, что ловко и точно метнуть под силу не каждому. Как посадили на смолу гальку, чтобы, кроме щепок, еще и они в разлете ранили…