Да и вообще, на подъездах к городу пришлось ему выходить из своих раздумий и решать возникшие задачи. К государю надо было попасть как можно скорее, но… привезенных мастеров и оружие их лучше было пока скрыть – в городе много лишних глаз и ушей… Он решился поселить пока псковичей в своей собственной усадьбе, а охранять их оставил почти всех бывших с ним людей, лишь с десятником и двумя воинами поехав в Кремль. Да и помыться и переодеться перед встречей с государем надо было, хоть и срочные вести, а порядок должен быть, кто понимает… По должности он мог проходить к князю Василию в любое время, да и ждали их уже, оказывается, после его грамот с дороги, и Еропкин (пока один) на малом приеме у государя очень коротко, в пять минут уложился, рассказал, что все, что в дорожных грамотах из Ливонии написано было, подтвердилось – и князь точно тот самый Иван Рязанский, и старец там, похоже, верно – не местный и не здешний, так сказать, по времени… Да из того, что не написано им было в грамотах, много важного, но рассказ долгий, а есть еще, что и показать, причем надо бы – тайно… Государь велел ему ждать, пока сам он все срочные дела сегодняшние доделает (а что и отложит). Постельничему хватило времени, чтобы от своих людей во дворце узнать, какие тут новости, да как продвигаются дела, которыми он ранее занимался (и от которых его, естественно, никто не освобождал). Ладно хоть тут все оказалось более-менее в порядке. Хватило времени даже еще разок прогнать в голове, как и что он собирается докладывать.

К государю снова позвали его часа через три. Тот встретил его в уже знакомых нам рабочих покоях. Нынче большой стол был пуст, и на него постельничий стал выкладывать привезенные с собой бумаги, сразу отдав грамоту от бывшего князя Рязанского государю. Пока тот читал короткую грамоту (князь Иван подтверждал согласие наказывать Ливонию вместе, излагал, как он это видит с участием московских войск, писал, что о встрече их со старцем все рассказано было Еропкину, и перечислял, что (со слов старца) записано было ими из того, что они сами важнейшим считают, да с его посланником же и передано, а подробности ему же на словах рассказаны), все бумаги были разложены, где по одному-два листа, а где и побольше. Дочитав, он поднял вопросительный взгляд на постельничего. Тот взял один из разложенных на столе листов и подал его со словами:

–Тут, государь, все важно да срочное, и не выделишь ничего. Но вот это… тебе важнее всего будет, думаю…

Сверху листа было написано: «Вещества, что ядами не являются, однако ж о которых в будущем известно стало, что для человека вредны и до смерти довести могут». А дальше шло перечисление…

–Чтооо?!… – не сдержал крика князь Василий, прочитав первые строки. В дверь заглянул дневальный рында, но государь уже справился с собой, и лишь махнул тому рукой. Пока он читал и перечитывал лист, Еропкин успел подумать, что слухи по дворцу теперь пойдут, что в немилости он. Впрочем, как ему успели шепнуть свои, отсылка его зимой далеко на полночь, с невнятным поручением о проверке, и так многими приближенными к государю воспринялась, как признак высочайшего неудовольствия. Тем временем князь дочитал.

–Что… на словах сказывали? – сейчас он был грозен и зол. Эта злоба пока не имела направления выхода, но постельничий ни за что бы не позавидовал, найди она… на кого выплеснуться. Хотя здесь ситуация была иная:

–Если кратко, то колдуны-алхимики, государь, в изысканиях своих, впоследствии от волшебства да бесовщины откажутся, а будут лишь верные свойства у металлов да иных веществ определять. И про свинец, мышьяк, сурьму да ртуть выяснят достоверно, правда, до того, понятно, многие и многие людишки во всех странах от того сгинут… Золотое да серебряное шитье, вроде, сейчас так делается, киноварь где, да с красками, государь, особенно для тканей иноземных, так же дело обстоит, только там не смог старец тот сказать, все ли они… такие – сам не знает.