Но это не выгодно ни тем, ни другим. США могут быть посредником («Посредников просьба не беспокоить!» – Прим. С. Т.) в азиатских делах, помогая избегать конфликтов в борьбе за региональное господство и урегулировать отношения между такими старыми противниками, как Китай и Япония по модели того, как это делала Великобритания в Европе XIX века. «Это подразумевает уважение к Китаю и его особой исторической и геополитической роли для поддержания стабильности на Дальнем Востоке. Вовлечение Китая в серьёзный диалог по региональной стабильности не только снижает возможность возникновения американо-китайского конфликта, но и снижает возможность конфликтов между Китаем и Японией, Китаем и Индией и, при определённых раскладах, между Китаем и Россией за ресурсы и статус государств Центральной Азии. Таким образом, наличие США, как посредника в Азии, выгодно самому Китаю». Наивно – Китай уже вырос из детских штанишек и вполне освоил искусство глобальной политики, предпочитая «работать» без посредников.

Долгосрочные перемены в вопросе распределения мировой силы сигнализируют о том, что США нужно позаботиться о том, чтобы сделать геополитику в Евразии более стабильной и нацеленной на сотрудничество. Как же это планируется осуществить? Начинает Бжезинский с Запада, отмечая следующее: «На Западе Европейский союз не смог использовать годы “единой и свободной Европы” для того, чтобы сделать Европу по-настоящему единой и гарантированно защитить её свободу. Союз монетарный не стал заменой политическому единству… Общеэкономические трудности, обострившиеся после 2007 года особенно в южной Европе, показали, что политическое и военное единство Европы является иллюзорным. Европа, какое-то время являвшаяся центром западного мира, стала лишь продолжением Запада, ключевым игроком которого является Америка».

Хотя сохраняется видимость единства, каждая из европейских «великих держав» проводит собственную политику. «Великобритания держится за свои особые взаимоотношения с США и за свой особый статус в ЕС. Франция, завидующая Германии, возвышающейся в роли главной силы Европейского союза, также пытается найти особую роль для себя, пытаясь разделить бразды правления с США, Россией или Германией, не забывая при этом о лидерстве в весьма аморфном Средиземноморском союзе. Германия всё больше увлекается взглядами эпохи Бисмарка – особыми взаимоотношениями с Россией. Это естественно пугает жителей Центральной Европы, что заставляет их развивать более тесное сотрудничество в области безопасности с Соединёнными Штатами». В отношении Германии оценки пана Бжезинского справедливы с большой натяжкой, да и то при канцлерах Шмидте и Шрёдере, в какой-то степени – при Коле. И совсем не отражают происходящего во время пребывания на посту канцлера фрау Меркель.

«Все европейские страны действуют лишь в интересах собственной безопасности, или, на худой конец, в интересах коллективной безопасности в рамках НАТО. К тому же их население, как взрослое, стареющее стремительно, так и молодое, заботится скорее о собственной социальной защищённости, чем о национальной безопасности», – заключает Бжезинский.

Другой вывод, к которому приходит американский стратег, ещё ошеломительнее. «В границах ЕС может возникнуть чехарда в связи с установлением особых взаимоотношений между Россией и Германией (у страха глаза велики. – Прим. Н. Л.), которые основываются на несомненной привлекательности модернизирующейся России для её бизнес-элиты (как, впрочем, и итальянской, а также бизнес-элиты других стран). Таким образом, Европейский союз стоит перед перспективой углубления геостратегического раскола между ключевыми государствами, привлечёнными возможностью установления привилегированных экономических и политических отношений с Россией». Это напоминает конфигурацию 1890-х годов, когда немецкие компании поставляли в Россию свою промышленную продукцию, французы разрабатывали российские концессии на строительство железных дорог, а император Александр III и сменивший его Николай II заключали дипломатические союзы то с Германией, то с Францией.