Мы уходим в другую комнату, он дает мне еще одну таблетку, дает запить.

– Ну, ну, глотай. Тебе будет хорошо. Только так теперь и будет хорошо. Думала, уже никогда ничего не почувствуешь? Гайки не вредные. Какой от них вред? Они не обманывают, не бросают. Поверь, я знаю, о чем говорю. Я уже год как развелся.

Он начинает раздеваться.

– Сначала адски плющило, как жена ушла. Спать не мог, есть не мог, друзья по очереди дежурили. А потом гаечки подобрали, и але-оп!

Мне жарко. Во мне почти три таблетки. Новичкам дают половину одной.

– Не парься, – говорит мне собеседник, раздевает меня.

Жарко.

– Тебе будет хорошо, – шепчет он мне и тянет в душ.

Мы голые под струями воды. Он намыливает меня, приговаривая:

– Чувствуешь, как хорошо? Чувствуешь воду, пузырьки?

Я не чувствую ничего.

Механически фиксирую, что он молод, у него красивое тело и отличная эрекция. Нестерпимо сладкая жвачка. Холодно. Во рту ожог от горячего чая.

– Не надо париться, давай лучше пороться, – он вкладывает мне в руки член.

– Хороший ты парень, – говорю я и пожимаю член, словно в рукопожатии.

Выхожу из душа. Я отчаянно хочу к тебе в этот момент.

– Дура! – кричит мне вслед. – Без них не сможешь!

Не смогу. Не могу. Без ТЕБЯ – не могу.

Ненавижу тебя за то, что без тебя – не могу.

Верить не могу. Верить – после такого – быть дурой. Ненавижу быть дурой.

Хочу, чтобы стерлось все, весь этот невыносимый, черный год. Хочу, чтобы ты меня обнял. Чтобы поцеловал запястье, пальцы. Чтобы сказал: «Пчелка, я люблю тебя».

Хочу к тебе. К тому, кого больше нет.

Господи, не помогает ничего, Господи, ты оставил меня. Это просто черная дыра, воронка пиздеца.

Помнишь, как я звонила тебе и рассказывала, сколько заданий мне надавала гадалка, чтобы исправить происходящий пиздец?.. И вот полночь, я рассыпаю соль на перекрестке. Меня накрывает бред происходящего, я звоню тебе и говорю, что я делаю все это для нас, чтобы исправить происходящий пиздец, но чувствую себя жалкой дурой. Помню прямо дословно – жалкой дурой. Дурой без надежды.

А ты еще сказал, что «не надо так говорить, время покажет».

А ведь ты уже знал. ЗНАЛ!!! Что не вернешься, что все бесполезно, смешно. Знал!!! Что я веду себя как жалкая дура.

Ненавижу тебя за то, что сделал меня такой. Ненавижу за то, что не могу.

А все, что могу, дура.

Потеплело. Бренчит капель. Скользко. Только рассвело, выключили фонари. Девочка лет восьми с мамой на светофоре. Мама в шикарном белом пальто, у нее звонит телефон. Отпускает руку, достает телефон. Зеленый свет, девочка выбегает на пешеходный переход и ее сносит джип. Стоп-кадр. Звук с отставанием.

Глухой удар. Не вырвавшийся крик матери. Раскрытые в ужасе глаза прохожих. Хруст проломившейся грудной клетки. Три тоны по костям. Кровавые следы шин по грязному снегу.

Девочка еще жива.

К ней подбегает мать и случайные свидетели.

– Держись!

Девочку хлопают по плечу. Она кричит от боли.

– Ну, ну, будь сильной.

Девочка продолжает кричать. Ее лицо – сплошная кровавая каша, не понятно, это слезы или кровь.

Прохожие хмурятся. Мать прикрикивает:

– Давай же, соберись!

Люди переговариваются: «И чего разлеглась, машины проехать не могут», «У многих и посложнее ситуация в жизни», «В Африке так вообще дети голодают, а тут всего лишь джип переехал».

Грузная тетка с тележкой подходит совсем близко к девочке. Она, кажется, плохо видит и слышит. Поэтому наклоняется и громко произносит:

– Вставай! Как тебе не стыдно! Посмотри, ты и так маме белое пальто кровью запачкала!

Бред, да?

А ведь именно так себя и вело большинство людей. Разница лишь в том, что в моем случае боль была эмоциональная. Не видимая человеческому глазу. И все, больше нет разницы.