у меня сотни мыслей и отговорок, миллионы идей и непонятных фраз в голове. у меня в карманах конфеты, в рукавах — жалкий внутренний мир.

мой сердечный друг где-то повесился, и я не могу его найти.

я помню, он говорил мне: ты сможешь стать кем-нибудь, если сможешь себя спасти.

прости, я обещанье сдержать не смог. упал и навечно разбился. и без тебя, мой единственный друг, от горя, наверное, спился.

несчастный, бездушный поэт. в творениях этих самому бы увидеть смысл. не закрывать глаза, не резать пальцы об лист, развязать бы узел на сердце из красных нитей.

я продолжаю строки свои бросать в пустоту и изводить себя до последней капли, падать в бесконечные пропасти и разбиваться вдребезги, не имея сил целым остаться.

в моей голове, в воспоминаниях, ты с легкой улыбкой твердишь: давай, мы придумаем сказку, где счастливыми все же останемся жить.

но, кажется, я убита твоим молчанием.

вновь пропадаешь на другом проводе телефона. я тебе кричу, мой принц! ты разве не слышишь? – мне в мире этом без тебя одиноко.

давай, мы встретимся? в кармане у меня для тебя сигареты, я ворох стихов прихвачу с собою, таких нелепых, которые ты так любил…

цепляясь за воздух, что пока еще был в моих легких,

я строчила письма куда-то

и для кого-то…

для кого-то.

память плохая – еще не забыла. да и вовсе еще не плевать, ведь каждый раз в груди что-то, сжимаясь с силой, просит: не отпускай.

не отпускать.

болеть.

но рвать все листы, что от нее остались, удалять сообщения и фотографии. в кровь разбивать костяшки на пальцах, окрашивая стены в сплошные пятна. проводить день за днем у телефона, что никогда больше не зазвонит. смотреть на ветку, где младая ворона все также грозно молчит.

продолжать бродить в одиночку по парку, пить тупую отраву, до конца отравляя сгнившую душу.

я – недопоэт и пьяница, что посмел когда-то влюбиться в музу.

в детстве я воображала себя тамагочи

и пыталась казаться невидимой, незаметной.

я глотала истошные крики, соленые слезы ночью.

мама меня не заметила…

а бабушка в церкви ставила свечи,

исправно молилась и целовала иконы.

только я в углу каждый раз с силой сжимала плечи —

пыталась заглушить в чужих голосах свои стоны.

в душу страх пробирался и скрещивал на шее мои же руки,

страшно было заснуть, но проснуться — еще страшнее.

я терпела каждодневные муки,

но пыталась /честно/ убить в голове зачаток змея.

в школе говорить старалась поменьше,

сбегала от своих одноклассников, но больше от галлюцинаций.

прятала глаза при встречах, в комнате писала стихи —

это было верным процессом моей адаптации.

внушала себе, что я в полном порядке,