Я лежал в воде и улыбался. Мне нравилось то, что мне открывается. Каждая мысль была почти осязаема.

Резкий удар заставил меня вздрогнуть. Он был четкий, громкий, но далекий. Всего один удар.

Кап… кап… В тишине все так же звучали капли. И вдруг снова, на этот раз чуть ближе и не так громко, – глухой, плотный удар. Природа и источник его мне были не ясны. И вновь тишина, гул в ушах и глубокая тишина. Второй удар мне запомнился особенно…

Давным-давно, когда я был маленьким мальчиком лет шести, мы с мамой стояли в очереди в небольшом магазинчике – не помню, за чем именно. Было жарко и душно, люди стояли слишком близко, грубо вторгаясь в личное пространство друг друга. Прелый, спертый воздух кишел запахами тел, духов и пота. И в этом букете ароматов угадывались лишь головная боль и нервозность, следующая по пятам за духотой. Помню, я не мог найти себе места и, переминаясь с ноги на ногу, мечтал поскорее уйти из этого муравейника.

Рядом с нами стояла полная женщина с грубыми, почти мужскими чертами лица, а перед ней – старичок лет восьмидесяти, сутулый и опрятный. Посреди суеты и недовольства он был совершенно спокоен и отрешен. Я смотрел на него некоторое время, не отрываясь, и старик, почувствовавший мой пристальный взгляд, медленно обернулся. У него было симпатичное, доброе лицо, усеянное пигментными пятнами и чуть искаженное паутиной морщин, с отпечатком потерянности во времени оттого, что не успел заметить, как оно пролетело. И глаза, в которых совсем не было жизни. Мертвый взгляд, смотрящий сквозь меня, глаза с матовой пеленой, без блеска, точно высохшие на солнце. Глаза восковой куклы. Не прошло и пары секунд, как вдруг его ноги подкосились, и, не отрывая от меня взгляда, старик рухнул на копчик, шлепнув расслабленными кистями рук об пол. От удара голова запрокинулась назад и потом стукнулась о бетонные плиты с таким звуком, словно череп раскололся надвое. Звук был похож на хлопок в ладоши и одновременно на стук деревянной палкой по пустой пластмассовой коробке. Я навсегда запомнил гул бетонного пола магазина и неестественную вялость его тела. Он напоминал марионетку, которую ни с того ни с сего отпустил кукловод. Подбежали люди, кто-то крикнул:

– Врача!

Некоторые отстранились. Но большинство, глядя с любопытством, даже не сдвинулись со своих мест, поскольку действительно важным для них было лишь место в очереди.

Деда пошлепали по щекам, и через минуту он открыл глаза, непонимающе глядя на всех снизу вверх, потерявшийся уже не только во времени, но и в пространстве.

Я видел его глаза за секунду до потери сознания и сразу после; это были два разных человека. Перед падением он казался не от мира сего, а сейчас и не помнил меня – того, кто почему-то заставил его обернуться.

…Лежа в ванне в тишине, я вспомнил этот звук – необычный, сильный, рисующий перед глазами ударяющегося головой об пол человека. Вряд ли бы я спутал его с сотней схожих. Любой, кто хоть раз слышал, как падает человеческое тело, подтвердит, что это особенный звук.

Я чувствовал, что удар повторится, и мне не пришлось долго ждать. Звук шел сверху. Из сорок седьмой квартиры.

Удар. Еще удар. Настойчивые, тяжелые, перемежающиеся биением моего сердца. Я не мог представить, что может стучать там, где еще вчера лежал труп? Квартира пустая, ее опечатали, я знал это наверняка.

«Возможно, звуки исходят вовсе не сверху. Скорее всего, я путаю направление и зачем-то ищу в этом смысл. Надо мной пустая квартира, и там никто ничем не может ни обо что биться. Я просто слишком впечатлителен», – убеждал я себя. И только стал успокаиваться, как вновь раздался мощный удар сверху, и на сей раз что-то покатилось из ванной в коридор, словно уронили шар для боулинга. Теперь, когда звук был продолжительным и я успел распознать его траекторию, стало понятно, что сорок седьмая квартира не столь пуста, как я думал. Кто-то был там, не скрывая своего присутствия.