Алиса отжала воду с одежды и перебросила ее через сумку. Медленно побрела вдоль берега и увидела, как пожилой мужчина курит сигарету под навесом просторной беседки, расположенной на бетонном причале.

− Hello! Can I have a cigarette?5

− Дочка, русская что ли?

Алиса улыбнулась и кивнула. Уже второй русский мужчина распознает в ней землячку из-за ломанного английского.

− Угостите?

− Не скажу «на здоровье». Но угощайся. − Седовласый мужчина в тряпочной полосатой панаме, как из добрых советских фильмов, и парусиновых штанах протянул ей пачку Marlboro. − Давай я тебе полотенчико чистое дам. Ты поди замерзла? − Он понимал, что Алиса не может замерзнуть в такое пекло. Но просто не знал другого тактичного способа предложить ей помощь, в которой она явно нуждалась.

− Спасибо большое! − Алиса укуталась, словно в кокон, в полотенце и закурила. Тепло, внутри и снаружи, подарило чувство безопасности.

− Несчастная любовь? − Мужчина выпустил густой дым и посмотрел вдаль, в сторону той части острова, где оазисом раскинулись пальмы.

− Можно сказать и так. Нелюбовь. Материнская.

− Сожалею. Дети, выросшие в нелюбви, становятся либо преступниками, либо одиночками, которые одновременно ищут и отвергают любовь.

− Даже не знаю, что лучше: быть преступницей или одиночкой? – Алиса не ждала ответа. Она задавала вопрос скорее себе. – Знаете, такой парадокс. Чем больше я любила ее, тем сильнее она меня отталкивала. И вот сегодня опять. Влепила словесную пощечину. Я хотела открыть ей тайну, которую хранила семь лет. Но она и сейчас не хочет меня слышать.

− Вероятно, и не стоит открывать глаза человеку, которому нравится притворяться слепым. – Он с грустью посмотрел на заплаканные, чуть опухшие, глаза девушки.

− Я хочу, чтобы она наконец стала свободной. Я выросла. Мне больше не нужна выдуманная семейная идиллия.

− Тебе не нужна. А ей? Что нужно ей? Ты спрашивала?

− Она никогда не признается. Будет страдать до гробовой доски и гордиться этим.

− Вот и не мешай ей страдать. Живи своей жизнью.

− Но то, что я держу в тайне, мешает моему счастью. Я хочу освободиться.

− Поделись этой тайной со мной. Все равно мы, скорее всего, больше не увидимся. О самых страшных вещах порой легче говорить с незнакомцем, чем с самым близким на свете человеком. Я даже не буду спрашивать, как тебя зовут, и свое имя попридержу в секрете. Можешь назвать это курортной исповедью. − Седовласый мужчина, которому на вид было не больше шестидесяти, протянул Алисе пачку сигарет. Его карие раскосые глаза обрамляли морщины, напоминающие ветви деревьев, еще не тронутые листвой. Вероятно, он очень много улыбается. Но в разговоре с Алисой он предельно серьезен. − Возьми, с ними полегче пойдет рассказ.

− Я бросаю. В пятый раз. − Алиса вытащила еще одну сигарету. − Последняя. Надеюсь.

Алиса подожгла сигарету и взглянула на столик в беседке. На нем стояли тарелка с тропическими фруктами: манго, ананасами, мангостинами, личи, питайей; местное бутылочное пиво Chang; блюдо с отварными креветками; и детское пластмассовое ведерко с камушками и ракушками.

− Это чье? − Алиса кивнула на желтое ведерко.

− Моей внучки. Решил показать ей море, пока ее родители не могут вырваться из офисной клоаки и только кормят обещаниями об отдыхе. Мол, однажды мы все вместе отправимся в кругосветный круиз. Не хочу, чтобы ребенок так рано разочаровался в самых близких людях и думал, что взрослая жизнь состоит из лжи и завтрашних дней, которые могут никогда не наступить. Поэтому спас их задницы и привез малышку сюда. Она спит в номере.

Алиса решила, что человеку, который так заботится о своей внучке, стоит довериться.